Один датский принц в сердцах обронил реплику: «Весь мир – театр», с тех пор и поехало. Хотя подозрения на эту тему существовали с незапамятных времен, и Шекспир на самом деле передрал формулировку у Ронсара, который написал: «Вселенная – театр, а человек – актер». У кого передрал Ронсар, неизвестно, но вообще-то мысль из разряда архетипических. Выбор маски говорит о человеке больше, чем его искренность. Потому что это выбор, а не бездонная рефлексия. Как ни странно, подобные жесткие вещи лучше всего усваивались и усваиваются впечатлительными молодыми людьми с художественными задатками. Таким был и Жак Калло.

Легенда гласит, что на заре туманной юности он сбегал из дома с цыганским табором, чтобы откочевать в Италию.

Документальных свидетельств этого факта нет, но откуда бы им и взяться? Цыгане справок не выписывают. Ни теперь, ни тем более в начале XVII столетия.

До вожделенной Италии юноша из города Нанси со временем добрался и даже сделался заметной фигурой при дворе тосканского герцога Козимо II Медичи. Влиятельная династия тогда уже хирела, а слава Флоренции клонилась к закату – однако закат получился впечатляющим. Праздники происходили поминутно: будь то именины супруги великого герцога, помолвка его младшей сестры или визит сопредельного сюзерена, немедленно половина города вставала на уши, готовясь к грандиозному карнавалу. Разрабатывались тщательные сценарии с элементами реального шоу (например, гильдии суконщиков и красильщиков боролись между собой за право овладеть островом, где был зарыт священный дар богов; чувствуете сегодняшние тв-реминисценции?), десятками и сотнями шились костюмы, строились внушительные декорации и пускались в дело последние достижения пиротехники.

Жаку Калло довелось стать хроникером этого бурного упадка – настолько оригинальным, что его работы перешагнули через эпохи.

Сам Рембрандт, великий и ужасный, коллекционировал офорты Калло и в молодости пробовал ему подражать, а у Гойи названия двух серий – «Капричос» и «Бедствия войны» – почти буквально повторяют названия серий великого предшественника. Немецкий сказочник-романтик Эрнст Теодор Амадей Гофман посвящал художнику вдохновенные эссе, ранний Мейерхольд вдохновлялся его пластикой и т. п. Но не в этом суть, в конце концов.

Смотреть выставки через призму авторитетных мнений – гиблое дело: только удостоверишься в уровне респектабельности, а драйва не поймаешь.

В случае же с Калло можно говорить именно о драйве, хотя словечко здесь не вполне законное, то есть говорить об азарте, о гротеске, о намеренном остранении. Выражение «придворный художник» звучит сегодня почти оскорбительно, но в маньеристско-барочные времена оно было синонимом таланта. Кто бы еще кроме папы, короля или маркграфа взял тогда под крыло художественное дарование…

Выставка из фондов ГМИИ проходит под тем самым заголовком «Весь мир – театр», но что тогда считать авансценой? Калло обожал массировать сюжеты, обрамляя их подобием кулис. Самый знаменитый его офорт называется «Ярмарка в Импрунете». Некий дотошный копировщик подсчитал, что на этом листе, отнюдь не гигантском, разместились 1138 человеческих фигур, 45 лошадей, 67 ослов и 137 собак, и почти все они, включая ослов, обладают какой-нибудь характерной особенностью. Получилась эпохалка, достойная изображать не сельскую ярмарку, а вавилонское столпотворение. Отсюда понятнее творческий принцип: поскольку художника поставили на ответственную должность – отображать массовые мероприятия, он вынужден был избегать усреднения.

Гротеск стал выходом и рецептом: любой из 1138 персонажей, не говоря об ослах, как бы выкрикивает: «Я есть, меня не может не быть». В сумме же появляется художник.

Он нередко брал современников на дель арте, то есть проверял масками: принимаешь --не принимаешь? Его цикл «Знать Лотарингии» (это уже после возвращения на родину, мудрого и предсмертного) соединялся с «Нищими», и самые толковые зрители находили между этими сериями столько общего, что становилось не по себе. А «Бедствия войны», которых нет на выставке, хотя они страшно театральны, так безоценочно и точно расставляли акценты, что многие нынешние стрингеры следуют заветам Калло, не до конца понимая, кому они обязаны своими гонорарами. Гравируй – не гравируй, все равно получишь результат, где люди – актеры, живые они или повешенные, а пространство – сцена. Пожалуй, Жак Калло стал первым профессионалом этого модного и поныне жанра «весь мир – театр».

Выставка офортов Жака Калло проходит в ГМИИ (Волхонка, 12) до 11 апреля.