Формулировка «наше всё», которой Аполлон Григорьев обогатил родную речь в связи с Пушкиным, весьма прижилась. Используется направо и налево. Пора вводить в оборот производные от нее степени. К примеру – «наше многое», «наше кое-что существенное», «наше нечто, о чем мы с детства знали, но как-то не придавали значения, поскольку думали, будто у нас в жизни будет по-другому, а вышло вон оно как» и т. п. Идею можно развивать глубже, но натолкнул на нее конкретный информационный повод – выставка «Пророк и мечтатель» в Третьяковке. Здесь «пророк» – Михаил Врубель, «мечтатель» – Виктор Борисов-Мусатов.

Фигуры, что называется, культовые, однако «нашим всем» их не назовешь. Нужны другие слова.

Некогда эти художники легко сопрягались. Когда Сергей Дягилев на выставке русского искусства в Париже показал их ретроспективы (Борисов-Мусатов только что умер, Врубель пребывал в ауте из-за душевной болезни), всем было понятно: вот, две звезды, две повести. По горячим следам, в рамках пропаганды новейшего искусства, рядом они смотрелись, наверное, естественно. Теперь, когда Третьяковская галерея отчасти повторяет трюк столетней давности, – многое иначе. Воспитались поколения зрителей, которым отличия между Врубелем и Борисовым-Мусатовым представляются разительными и радикальными. И напротив: взросли поколения, которым эти отличия абсолютно по барабану. Словом, нет ощущения, что показывать этих двух авторов на пару так уж целесообразно, особенно вперемешку. За каждым из них – автономный мир. Мелкие внешние сходства только подчеркивают глубину различий для тех, кто давно въехал, и основательно запутывают картину для тех, кто лишь намерен разобраться, что к чему.

Искус кураторов понятен: Серебряный век, символизм, парадоксальные переклички биографий.

К тому же речь о графике, то есть будто бы о кухне, а в кухнях всегда есть какой-то объединяющий момент. Но ни фига. Момент есть, а ничто не объединяется. Или по-другому: всё объединяется чересчур, до прискорбного неразличения. В ходе пресс-показа доносились препирательства со стороны одной телевизионной группы: оператору велено было снять Врубеля, а он запечатлел Борисова-Мусатова. Или наоборот. В общем, лажанулся. А причина-то этой производственной драмы коренилась в устройстве экспозиции.

Но посмотреть все-таки нужно. Не устанем повторять: искусство следует потреблять живьем, вглядываясь в каждую работу и находя собственные параллели. Всё слишком слиплось и глобализировалось в сегодняшнем мире, чтобы доверять репродукциям и чужим суждениям. Графика что Врубеля, что Борисова-Мусатова – меты настоящей культуры, настоящего эксперимента. Тут, пожалуй, единственное, что их объединяет, кроме современничества и принадлежности к одному, приблизительно, кругу. В остальном – невообразимый контраст. Гораздо больший, чем между голливудской комедией и голливудским триллером. Потому что между комедией и триллером стоит всего лишь жанр, а между Врубелем и Борисовым-Мусатовым – художественная и человеческая категория.

«Пророк и мечтатель» – оппозиция звучная, но требующая выяснения.

Хотя вроде бы давным-давно всё исследовано. Художник с античным именем-отчеством Виктор Эльпидифорович гнался за ускользающей гармонией, обожал призрачных дам на фоне тающих усадеб и входил в одну реку дважды, веря в художественные заклинания. А что же Михаил Александрович? Он страстный сокрушитель канонов, выяснитель тайн красоты, мятущийся демон – но и он ловит нечто ускользающее. Так что, в одну их братскую могилу?

Долой насилие, смотрим поштучно и персонально. Все иллюстрации к лермонтовскому «Демону», все эскизы к монументальным панно вроде «Принцессы Грезы» и «Фауста», все варианты раковин и все психбольничные портреты – у Врубеля. Отдельно разглядываем борисовско-мусатовские элегии, его сентиментальные сцены свиданий и предсмертные «Кусты орешника» из Тарусы. Врубель похож на одержимца и визионера, Борисов-Мусатов – на меланхолика и ткача шпалер. Пророк и мечтатель? Сопоставление кажется натянутым, противопоставление – бессмысленным. Но вещи изумительны.

«Пророк и мечтатель». В залах графики Третьяковской галереи (Лаврушинский пер., 10) до ноября.