Цивилизация
— Завод «Донские биотехнологии» строится не первый год, с 2010-го? Похоже, проект затянулся. Не жалеете, что ввязались в этот бизнес?
— Очень хороший вопрос. Если коротко, то да, жалею.
— Почему с трудом продвигается?
— А тут уже коротко не получится ответить. Это не первый мой бизнес в нашей стране. Я создал проект «Русская свинина». Это один из крупнейших проектов на юге России. И начинал в одно время с «Мираторгом» братьев Линник. Потом я построил завод металлургический под Ростовом-на-Дону. Угольный бизнес был — компания «Русский уголь». Еще у нашей компании бизнес во Франции — производство коньяка в одноименной провинции под маркой «Круазет», в Великобритании были проекты.
<1>
— Разнообразные, однако, у вас направления: свинина, металлургия, коньяк… А вы же по образованию инженер?
— Горный инженер. У меня два образования, еще второе есть — экономическое. Настоящее. В Советском Союзе еще было получено. Знаете, я что понял? Прогресс двигают дилетанты, одухотворенные мечтой.
— То есть если бы вы заранее знали, через какие препоны придется продираться, вы бы не взялись ни за металлургию, ни за биотехнологии?
— Не взялся бы. И в этом, наверное, есть парадокс. Я, наверное, такой не один в этой жизни. Конечно, я не биолог по образованию, я дилетант в сфере биотехнологий. Но когда я взялся развивать животноводство, то усвоил главное. В животноводстве это конверсия кормов и генетика. Основные две вещи, которые определяют эффективность производства. Про генетику отдельный разговор, а по поводу кормов я вам приведу один простой пример.
Чтобы вырастить свинью за пять или шесть месяцев, надо кормить ее 26 видами кормов. Основа корма — белок. А он формируется из аминокислот. Существуют так называемые незаменимые аминокислоты. И для каждого живого организма есть понятие «лимитирующая аминокислота». Это та аминокислота, на которой формируется сам белок. Вот, например, для свиней это лизин, лимитирующая аминокислота. Лизин становится частью серьезного бизнеса. И мы сегодня, все, кто занимается свиноводством и птицеводством, в частности, мы покупаем эти незаменимые аминокислоты за рубежом.
— Значит, вы решили построить завод по производству биодобавок к кормам на замену аналогичным импортным?
— Основой нашего проекта послужил немецкий лизин — «Биолиз». Мы строим на Дону производственный комплекс по глубокой переработке зерна, производству комбикормов, глютена и аминокислот, того же лизина. Партнер — немецкая компания Evonik Industries, один из мировых лидеров по производству продуктов специальной химии. Ее продукция представлена более чем в 100 странах, промышленные предприятия расположены в 24 странах.
— Немецкие партнеры не удивлены, что сроки реализации проекта затягиваются?
— Не удивлены.
— Сколько они вложили?
— Вместе с компанией Evonik мы вложили €40 млн, по 20 млн каждая. Всего проект тянет на €207 млн. А остальную нагрузку берет на себя банк.
— А где же поддержка со стороны государства? Если компания готова построить завод, который будет производить инновационную продукцию, можно, наверное, было бы помочь?
— К государству у меня нет вопросов. Политическая воля есть. Нам выделили кредиты, нам выделили субсидии стопроцентные. Можно об этом только мечтать. Даже сейчас, в эпоху серьезного глобального кризиса, нас кредитуют, нам помогают. Ну вот максимально, что могло сделать государство, сделало. Минсельхоз, крупный госбанк, администрация Ростовской области — всюду, безусловно, была оказана максимальная поддержка.
— От Внешэкономбанка?
— Пока нет.
— А в Премии развития ВЭБа участвуете для чего? В номинации «Лучший проект с участием иностранных инвестиций». Один из участников честно сказал: для нас ВЭБ — это как защитный механизм.
— Для нас такое участие — скорее момент престижа.
— Итак, мы выяснили: господдержка есть. Но почему же тогда тормозится строительство «Донских биотехнологий», если государство декларирует заботу об инновациях и импортозамещении? У вас же как раз два в одном…
— Все проблемы, которые возникают в этом конкретно бизнесе — производстве аминокислот, они возникли из-за Китая. Они построили огромное количество мощностей за счет масштабной политики субсидирования, и стоимость аминокислот на внешних рынках упала. Наш бизнес-план оказался под вопросом. Но после сворачивания субсидий многие китайские производители закрылись, и сейчас стоимость аминокислот вновь растет. И потребность в производстве аминокислот от «Донбиотеха» соответственно выросла.
Что еще тормозит? Сам порядок ведения строительства в Российской Федерации — он регулируется нормами еще Совета народных комиссаров, есть такие документы, я могу вам показать.
Ну и потом, завод, который мы строим, — это все-таки не типовое производство. На этой почве возникают трудности с банками-кредиторами. Никто же нормативы не придумал, понимаете, для новых технологий. Банку нужно конкретно говорить, как это работает. Банк, прежде чем выдать кредит, просит: покажите, докажите. Почему эта бактерия, а почему нельзя взять другую бактерию? Но это биология. Почему есть хорошее и плохое вино? Там тоже процесс брожения. Потому что бактерии ведут себя по-разному.
Короче, сложно все, непривычно, я с банком постоянно нахожусь в диалоге. Ничего страшного. Мы — пионеры. Evonik тоже завод в Бразилии построил, начал строить примерно в те же сроки, но до сих пор его не запустил. Тоже есть масса проблем. Это же биотехнологии, инновации.
— А в частные банки обращались за кредитом?
— Никто не дал. Ну нет таких частных банков. И потом, на десять лет кредит… Это сейчас нереально. Не для частного банка такие вещи.
— Только на госбанки рассчитываете?
— Пока да. Ну не готов я госбанкиров ругать. У нас иногда с ними дело до слез доходит, понимаете? Они тоже переживают за наш бизнес. Я просто реально вижу, люди переживают.
Проблема на самом деле не только с биотехнологиями. Я занимаюсь еще сверхчистыми металлами — производством чистого вольфрама. Мы — крупнейший производитель вольфрамового концентрата. И тут тоже приходится убеждать, доказывать: ребята, стране нужен свой вольфрам, это двигатели самолетов, и я уж не говорю про танки и ракеты, про «Армату» и про все остальное, где это применяется. Но нельзя требовать большего, понимаете? Существуют риски. Для банка кредитование инновационного производства — это риски. И они за это тоже отвечают, предусмотрена уголовная ответственность, административная, карьерная ответственность.
Поэтому я считаю, что институты развития и госбанки в этом случае молодцы. Берут на себя риски неизведанного. Но доказывать приходится с трудом, попотеть приходится.
— Не надоело? Не хочется во Францию перенести бизнес? Хлопот меньше, доход выше.
— Это провокационный вопрос, но я вам на него отвечу. Просто как человек, гражданин, который любит эту страну. Это не пафос. У меня здесь четыре внука, все внуки мои здесь, дети мои здесь, образование они все здесь получили. Я бы мог дать образование детям где угодно и горжусь этим. Но они учились здесь. И я здесь живу. А туда мне не хочется. Знаете, почему не хочется?
— Скучно будет после российских горок?
— Нет, это все сугубо прагматично. Там тоже веселухи хватает. Французские банки нашу компанию начали кредитовать только два-три года назад. При этом наша компания там, во Франции, создала 80 рабочих мест, это много для Франции, поверьте, это много. Мы платим колоссальные налоги. На каждый евро заработанный — 82 цента налогов. Мы там производим продукции на несколько десятков миллионов евро, если с акцизами считать. Продаем и там, и здесь. Но когда ввели санкции, нам решили закрыть счета.
— А что конкретно инкриминируют?
— А никаких обвинений. Но проводят проверку и нашим адвокатам неофициально дают понять, что нас тут видеть не хотят. Они просто сказали: закрывайте счета. И все. До сентября вы должны закрыть счета в нашем банке.
— Закроете?
— Нет, мы сейчас подали апелляцию в Банк Франции. Вы если думаете, что там как-то по-другому, то вы заблуждаетесь, там все то же самое. Бюрократия высших мастей. Единственное, чем, может быть, Франция отличается от российских реалий, — никто не берет. Взяток не берут. Суд является достаточно независимым институтом — от чиновников, от налоговой инспекции, от всех, от полиции…
И сильная адвокатура. Вот эти традиции французские правовые — они достаточно сильны. В этом наша надежда.
— На ПМЭФ поедете?
— Обязательно.
— А что Россия сейчас может предложить западному инвестору? Санкции, экономика в минусе… Что власть и бизнес в России могут сказать Западу?
— Что мы выжили. И с нами стоит иметь дело. Это первый месседж.
— Уже пережили, считаете?
— Низшую фазу — да. Это мы пережили. Я по металлургии знаю тему, когда цена падала в октябре 2015 года ниже себестоимости. Мы много на экспорт поставляем нашей продукции. Мы это все пережили. Тяжело было. Гораздо хуже санкций — падение цены на нефть и на другие экспортные товары.
Нас отрезали от финансовых источников, от наших собственных же денег, которые лежат в активах западных институтов развития. Значит, нас элементарно отрезали от пользования своими же деньгами.
Но мы и это пережили. Российская экономика начала адаптироваться. Это второй месседж. Началась адаптация, и это не голословное утверждение. Мы же выпускаем арматуру, у нас один из крупнейших производителей арматуры на юге России, и не только в России, мы и в Москву поставляем эту продукцию. Ну так вот — мы имеем заказы сегодня на арматуру. Через пропасть страна перепрыгнула. А дальше зависит от нас: туда вернуться или вперед пойдем, а может быть, еще следующая будет пропасть.
