Владимиру Путину не о чем говорить с Кондолизой Райс, а дела с Европой обстоят так, что очередной дежурный саммит уже на пороге срыва. Месяц за месяцем, день за днем с толком и расстановкой Владимир Путин портит отношения с Западом. Но выглядит это странно. Будто мы придумали себе такую игру про укрепление своих позиций и, отдавшись ей со страстью уличного картежника, забыли обо всем на свете. Будто это не совсем мы. В российской политике и общественной жизни вместо жизни сплошные символы.

Со стороны российская внешняя политика выглядит непоследовательной: слова не вполне совпадают с действиями. Путин прозрачно сравнивает США с третьим рейхом, но на возмущенный официальный запрос следует ответ, что имелись в виду не США. А кто? Нам говорят: Запад финансирует оппозицию, это недопустимо. Но зачем тогда удовлетворять просьбу Берлина и разрешать «Марш несогласных»? Звучала такая мысль, что, чем в порядке личной инициативы закидывать эстонское посольство фекалиями, можно было бы отозвать посла. Но Кремль даже не комментировал конфликт с Эстонией.

И так везде. Альтернативный энергетический саммит в Туркмении оказался демонстрацией и реальных решений не принес. Мораторий на соблюдение ДОВСЕ, судя по всему, тоже не ведет к последствиям. Трудно даже представить, что такое этот мораторий на практике. Почему бы хоть раз не двинуться до конца?

На практике, как выяснилось, Москва готова лишь вести учет советских памятников в Европе. И то вопрос.

Говорят, все оттого, что у команды Путина интересы на Западе. Может быть, но это все же, наверное, слишком узкий взгляд. Дело не только в Путине. Не случайно внешняя политика — его основной внутренний актив. Потому что только на внешнем фронте у всей России есть возможность утверждаться без видимых издержек, не меняя жизненного уклада.

Так, чтобы в реальном мире Запад был бы от нас где-то неподалеку, а в мире выдуманном и безопасном мы бы с ним сводили счеты за какой-то наш общий абсолютно реальный проигрыш.

Что будет, если вдруг сказать что-нибудь острое? Ничего. Принять в Москве делегацию ХАМАС? Ничего. Что будет, если эстонцы или поляки снесут какой-нибудь советский памятник? То, что в реальном мире не значит ровным счетом ничего, в обживаемом пространстве игрушечных отношений станет потерей, которую невозможно перенести. Всем понятно, что в центре борьбы за памятники не ветераны и не война, а суверенитет маркированной ими территории. На практике эти страны давно с нами никак не связаны. В массовых воспоминаниях — находятся под российским политическим контролем. В орбите влияния.

Итоги Второй мировой давно пересмотрены: рухнул «железный занавес». Но не допустить их пересмотра — основная задача, которую ставит перед собой Россия.

И странное дело: предложенная Москвой фантастическая политическая повестка захватывает игроков столь сильно, будто речь идет о настоящих танках, передвинутых к их границам в рамках замороженного ДОВСЕ.

Где внешняя политика, там и внутренняя. Там то же самое: прошлое с настоящим, причины со следствием, форма с содержанием давно смешались в какой-то причудливый коктейль странных и непонятных жестов. Почему «Наши» такие успешные, везде на виду? Потому что у них все не по-настоящему — ну кроме фекалий в пакетиках. Пейнтбол с запахом.

Кто бы и зачем ни придумал патриотические георгиевские ленточки, их массовое внедрение стало ответом киевскому майдану. В той логике, что раз там, в Киеве, сработало, то и тут сработает, и кто не вооружен — тот проиграл. Но ленточки — это не оружие. Это лишь только символ. Неадекватная реакция властей в подавлении несогласных неадекватна, только если смотреть с земли.

Но в метафорическом мире, кроме метафоры, нет реальности. Шествие внешне напоминает штурм. Значит, это и есть штурм. Как еще реагировать?

Такое силовое подавление митингующих ОМОНом в центрах городов по белорусскому образцу — реальное, настоящее проявление кризиса, в котором оказалась в России общественная свобода. Но по утвердившейся практике все настоящее неизменно растворяется в уголках массового сознания и быстро теряет смысл.