«Примеров много есть на свете, но лучше, право, не найти: Шмидт снял Папанина со льдины, а тот его — с Севморпути». Народный интеллигентский фольклор всегда развенчивал официальные мифы. А здесь — сразу два мифологических персонажа: начальник Главсевморпути Отто Шмидт, путешествовавший на «Челюскине», и его преемник Иван Папанин, героически дрейфовавший на льдине, затем написавший донос на шефа и получивший кресло главного полярника.

Обнаружив (или якобы обнаружив) на дне океана затонувший в результате очевидной авантюры корабль «Челюскин», на котором зачем-то путешествовали дети и даже у каких-то безумных родителей в Карском море родился ребенок, исследователи нашли останки легенды, на которой держалась вся сталинская довоенная мифология.

1934-й — это «съезд победителей» и кающихся уклонистов. Это эпопея «Челюскина», который не был приспособлен для плавания во льдах. Но «у нас героем становится любой». И из несусветной авантюры Сталин выжал максимум пиара, зарядив целую нацию историей высокой и трагической красоты. Произошла, по определению Бернарда Шоу, «полярная трагедия, превращенная русскими в национальное торжество». Именно тогда появляется звание Героя Советского Союза, полярники и летчики становятся настоящими звездами политической эстрады, получают ордена, дачи и квартиры — кто в иофановской громаде на набережной, а кто в специально построенном для них доме, который по сию пору стоит на Никитском бульваре.

Миф правился буквально на коленке. Первый вариант знаменитой «Лейся песня…» включал слова «…шлем привет, товарищ Сталин, дома будем через год..», которые из более поздних редакций исчезли. А чересчур жесткое, хотя и точное по смыслу в контексте катастрофы «Челюскина» и прочих многочисленных чрезвычайных полярных происшествий выражение «Дрейфовать в далеком море посылала нас страна…» было заменено на торжественное и очеловеченное голосом Леонида Утесова «Штурмовать далеко море посылала нас страна…». В одной из версий особо подчеркивалась молодость покорителей Арктики и даже наряду с хрестоматийными «молодыми капитанами» появлялись «комсомольцы-моряки». И Шмидт, и Папанин к тому времени, мягко говоря, давно вышли из комсомольского возраста. Но тоталитарный миф требовал молодой крови и юного безрассудного, какими были и сами заведомо провальные путешествия, задора — не зря в ту же эпоху муссолиниевским гимном была «Giovinezza».

Мифология создает прочные скрепы для массового сознания и предоставляет алиби даже самому страшному времени, о котором потом вспоминается: у нас была великая эпоха.

У Валентина Катаева в «Цветике-семицветике», написанном в 1940-м, после «Челюскина», после дрейфовавшей до потери пульса станции «СП-1», после обвинений Папанина в адрес Шмидта по поводу того, что тот укрывал врагов народа, отправляя их в долгие экспедиции, после спасения ледокола «Георгий Седов», дворовые мальчишки играют в полярников:
— Какой же это Северный полюс, когда это одни доски?
— Не доски, а льдины. Уходи, не мешай! У нас как раз сильное сжатие.

Дрейфующий миф проплавал вместе со второй — испанской — эпопеей, тоже много сделавшей для «сильного сжатия» советского народа, до самой войны. В конце 40-х в ход пошли мифы грубее и прямолинейнее, основанные не на героизме, а на страхе. То есть не позитивные, а негативные мифы — о безродных космополитах, убийцах в белых халатах. А главным государствообразующим мифом брежневской эры стала война. О том, как формировалась мифология, красноречиво свидетельствует разговор Брежнева с Константином Симоновым, который безуспешно пробивал свои дневники 1941 года в печать, записанный Александром Бовиным.

«Мало ли что мы видели, — возражал писателю генсек на его предложение показать всю правду войны, — главная правда — мы победили… Дойдет время и до твоих дневников».

Горбачев цеплялся за миф о добром Ленине в противовес злому Сталину. Потом пришло время тотальной демифологизации. Уже не до Ильича, полярников и врачей-убийц было…

И вот — новая эпоха, требующая самооправдания, взыскующая своей мифологии и идеологии. Главной мифологемой стало окончание чеченской войны. И это миф удержался на плаву, несмотря на сопровождавшие его «Норд-Ост» и Беслан. Лодка «Курск» утонула, а вместе с катастрофой была утрачена возможность героизации этой трагической истории.

Измельчала эпоха — вместо «Челюскина» или врагов народа публике подсовывают какие-то тухловатые хай-тековские «шпионские камни» и ученых, передающих врагу всем известные и опубликованные в открытой печати секреты. Ни одного позитивного образа и примера для подражания — все какие-то «разруливания» и «разводки» толстых мужчин с дорогими часами на пухлых запястьях. Дрейфовать они не станут — сдрейфят…

И тогда в оборот пускается миф о «стабильности». Когда все стабильно, никакие герои не нужны. Равно как не нужна мобилизация народа — он нужен власти в демобилизованном, расслабленном состоянии.

Да и зачатки государственной идеологии — какая-то «поэма без героя». Нам показывают — издалека — внешнего врага, покушающегося на нашу «суверенную демократию», а мы его в упор не видим, даже посещая ежегодно в августе и на Новый год государства пребывания вероятного противника.

Где тот герой, который даст отпор дядюшке Сэму? Где полярники? Где покорители космоса? Остались одни туристы — и на Северном полюсе, и в околоземном пространстве. Вот и приходится двигаться в светлое нефтегазовое будущее на пару с ностальгией по СССР и под звуки сталинского гимна. Других мифологических «разогревов» у нас для вас нет.
Вот разве что новый «Челюскин» потопить…