Еще недавно казалось, что слово «свобода» вышло из употребления на ТВ. Более того, оно приобрело даже негативный оттенок, как знак и символ либерального взгляда на жизнь, не совместимого с эпохой цветущей стабильности. И вдруг, как это часто бывает в России, все переменилось. Стоило Дмитрию Медведеву несколько раз повторить «Свобода лучше, чем несвобода», как слово обрело вторую жизнь.

На пути возвращения к истокам произошел забавный эпизод с Владимиром Познером. Несколько дней он пребывал в ранге ньюсмейкера, открывшего городу и миру страшную тайну: у нас на ТВ нет свободы слова. Многие тотчас принялись со скрытым ликованием цитировать верховного телеакадемика, увидев в его высказывании примету долгожданной оттепели. Радость, однако, была недолгой. В «прощалке» программы «Времена» (напомним читателю: это отдельный жанр, не имеющий ничего общего с основной темой выпуска) Познер принялся трактовать свои же слова в ином ключе. Оказывается, главная мысль его такова: нет свободы без ответственности, а у нас большинство журналистов безответственны, потому и подменяют свободу волей — что хочу, то и ворочу.

Интересно, где Владимиру Владимировичу удалось обнаружить таких смельчаков? Точно уж не на телевизионных просторах, тут каждое слово проходит фильтр тройной очистки. А иначе почему бы Познеру не порассуждать о свободе СМИ в своей программе? Хотя бы для того, чтобы избежать привкуса вязкой двойственности. Легко рушить основы на цитируемом выше «круглом столе», посвященном моральному оскудению ТВ: «Мы обсуждаем, не дать ли пациенту водички, а то, что он просто подыхает, об этом поговорим потом». Трудно самому отказаться от многолетней привычки заливать зрителя цистернами воды. Впрочем, не исключено, что в следующих «Временах» В. П. снова объяснит: и эти его слова не так поняли. Не зря ньюсмейкер позапрошлого века Достоевский заметил: в России весь вопрос в том и состоит, что считать за правду.

Как бы то ни было, диагноз ТВ поставлен точный. Признаки запущенной болезни, которую даже не пытаются лечить, трудно не заметить в программной политике каналов. Узость круга дозволенных тем приводит к парадоксу, наблюдаемому на минувшей неделе. Во всех общественно-политических ток-шоу муссировали либо проблемы демографии, либо педофилии, либо соотношение богатых и бедных в нашей стране. Трогательно, конечно, видеть, как в меру упитанные, хорошо одетые мужчины повсеместно (в том числе и у Познера), наперегонки цитируя Путина и Медведева, под телекамеры отчаянно сражаются с нищетой. Только тоска берет от зыбучих песков одних и тех же слов, не обеспеченных смыслом. Налицо синдром не безответственности, о которой печется Познер, а напротив, чрезмерной ответственности тележурналистов в формате упредительной цензуры. Ведь позволяет себе Марианна Максимовская роскошь другого взгляда на страну и мир, а Михаил Куренной на том же РЕН ТВ в ежедневных итоговых выпусках «24» вполне обходится без паркетных хроник, прилежно фиксирующих жизнедеятельность двух президентов. И все информативно, динамично, все в рамках закона о СМИ. При этом, заметим, никаких подрывов основ не происходит.

Свобода слова — штука прагматичная, она не цель, а средство постижения реальности. Когда ее нет, эфир напоминает захламленный чердак. Главный принцип чердачного быта — необязательность всех его компонентов: можно выбросить старые сапоги, а можно их отложить до возвращения моды. Необязательность основного корпуса информационно-аналитических программ из того же понятийного ряда. Можно бесконечно клонировать темы, персонажи, приемы, потому что слово и мысль в отличие от песен и танцев не являются ценностью на ТВ. Процесс этот не стихийный, а вполне рукотворный. У него имеется даже идейное обоснование. Как-то на заре путинского правления Михаил Леонтьев сделал далеко идущий вывод: наш народ не готов к аналитике, нужно бить на подсознание. Вот наши Фрейды от ТВ и бьют как могут. Свобода слова к этому политическому психоложеству не имеет ни малейшего отношения.

Чердак нашего общего подсознания бесперебойно служит сегодняшней генерации тележурналистов. Он незаменим в борьбе с внешним врагом. Иногда оттуда достаются международники давно минувших дней вроде бывшего секретаря ЦК КПСС Валентина Фалина и бывшего замминистра иностранных дел Александра Бессмертных, как это было в последних «Вестях недели». (И примутся они сколь привычно, столь же неубедительно выяснять отношения с Америкой с помощью рассуждений о русофобии и потемкинской дипломатии.) А иногда тогу борца с той же Америкой вдруг примерит автор «Человека и закона» Алексей Пиманов. Запустит сюжет с очередной версией гибели Юрия Гагарина и грозно нахмурит брови: «Есть у меня смутное подозрение, что этот выпуск программы не покажут по американскому ТВ. А жаль. Так и подмывает набраться наглости и рассказать им, что первым в космос полетел Гагарин, что Гитлеру свернули шею не кто-нибудь, а русские». Каков, однако, мессия этот Пиманов!

Чердачное мышление имеет вирусную природу, оно заразно. В своих монологах во «Временах» о свободе слова Познер не более убедителен, чем его коллега Пиманов, грезящий о просвещении американцев. С одной стороны, рассуждает В. П., у нас нет свободы, о которой я очень пекусь. С другой стороны, нет ответственности журналиста за эту самую свободу. Возникает вопрос: зачем журналистам нужна ответственность за то, чего у них нет?