Скоро исполнится год, как в результате молниеносного коллективного прозрения убрали Юрия Лужкова. Образ нового мэра Сергея Собянина выгодно контрастировал с образом прежнего хозяина столицы. Деловит, прагматичен, собран, далек от самобытного московского капитализма, не оброс связями и обязательствами. Но главное, что поначалу бросалось в глаза, — тихая сдержанность Собянина на фоне шумной стилистической избыточности Лужкова.

Новый мэр работал с разной степенью успешности. Он все чаще мелькал в телевизоре, явно пребывая в поисках достойного для себя формата. Созидание нового удавалось слабее, чем уничтожение старого. Я с грустью наблюдала, как в родном историческом центре стремительно исчезали газетные ларьки и маленькие продуктовые точки со свежим товаром. Я смирилась с бессмысленной и беспощадной плиткой, обрушившейся на мой район в пик летней жары. Я не понимала, почему непременно в каждом близлежащем доме должно открываться по ресторану. Впрочем, все эти и многие другие городские казусы перевешивала мысль о том, что наконец-то эпоха ненавистного купеческого барокко, насаждаемого Лужковым, стала историей.

Но вот грянул День города, и ситуация переменилась. Размах торжеств Лужкову и не снился. Хотелось понять, что такого выдающегося произошло с мегаполисом за истекший год, что мы так бурно гуляем, но понять не получилось. Жителей столицы просто придавили грандиозностью мероприятия, бюджет которого в пять раз превышал прежние затраты. По МГУ на Воробьевых горах мужественно ползал человек-паук Ален Робер; город озарило невиданное лазерное шоу, немедленно занесенное в Книгу рекордов Гиннеса; на головы москвичей обрушились сокрушительные цифры праздничной эйфории — 700 мероприятий, 3 миллиона человек, тридцать пять тысяч одних курьеров… А главное — в ходу все то же византийское лукавство, все та же система кодов, с помощью которых кремлевская власть сигнализирует об отношении к власти московской. Просто поменялись знаки: Лужкова не любили, но долго терпели, Собянина обожают и превозносят. Лужков правил и княжил на Тверской, Собянину отдали (впервые!) Красную площадь. Медведев держал пространную речь, а в остальное время о чем-то оживленно беседовал со своими соседями, патриархом Кириллом и Собяниным, поблескивая джеймсбондовскими очками. Ответную речь, исполненную чувства пылкой благодарности верховным властям и глаголов будущего времени, держал мэр Москвы.

Что еще? Кобзона заменил бас Большого театра Владимир Маторин, Газманова — Валерий Сюткин. В остальном масштаб дурновкусия грандиозного шоу на Красной площади значительно превышает масштаб представлений лужковского периода. Смешались кони, люди, балет и попса, Цискаридзе и рэперы, гвардейские гусары при киверах и «Надежды маленький оркестрик», Кристина Орбакайте и физкультурники. Пошлейший закадровый текст наводил на мысль, что писали его двоечники из Литературного института. Если бы не прелестные военные оркестры, заимствованные у подвернувшегося кстати фестиваля «Спасская башня», концерт можно было бы считать провальным.

Что же до стилистической избыточности, то и тут Собянин недалеко ушел от Лужкова. Если Юрий Михайлович обставлял свои спектакли с пышностью Третьего Рима, то Сергей Семенович, судя по картинке, выбирает нечто среднее между Третьим Римом и Третьим рейхом. Роскошная геометрия Красной площади, снятая с высоты птичьего полета; помпезность и величественность кадра; обилие крупных планов на фоне монолитной толпы — все эти приемы заимствованы у блистательной Лени Рифеншталь.

Вот и получается, что Лужков — не фамилия, а должность. Тот, кто пришел ему на смену, в рамках существующей политической и социальной системы вынужден делать примерно то же, что и Юрий Михайлович. В лучшем случае у преемника не окажется проворной жены, похожей на Батурину. Синдром кепки устойчив, как стены древнего Кремля.