На этой неделе, несколько месяцев спустя после последней крупной вспышки насилия в Косово 17–18 марта, международная организация Human Rights Watch обнародовала подробный доклад о причинах и обстоятельствах этого кризиса. Доклад привлек внимание прежде всего необычной для документов такого рода резкостью и определенностью выводов. Вместо того, чтобы по обыкновению всех расследований погрузиться в предысторию конфликта и прийти к традиционно-дипломатичному «все виноваты — никто не виноват», авторы доклада прямо возлагают ответственность за произошедшее на одну из сторон, и стороной этой оказываются албанцы.

Едва ли не впервые за всю историю югославских войн международная организация безоговорочно объявляет сербов пострадавшей стороной.

Причастность сербов к гибели трех албанских мальчиков, утонувших в реке Ибар (которая и спровоцировала волнения), признана недоказанной, а албанские политики, средства массовой информации и даже активисты-правозащитники обвиняются в преднамеренном разжигании конфликта.

Однако центральная часть отчета посвящена не роли албанских националистов, а провалам в деятельности международного миротворческого контингента в Косово. В докладе Human Rights Watch подробно описывается, как толпы албанских националистов жгли сербские дома и старинные церкви под самым носом у миротворцев из разных европейских стран. В ряде случаев французские, немецкие и итальянские войска никак не реагировали на погромы, происходившие непосредственно за воротами их баз; в тех случаях, когда миротворцы все же прибывали к месту столкновений, они ограничивались лишь эвакуацией сербов, позволяя албанцам безнаказанно уничтожать дома, школы и культурные памятники. Human Rights Watch не обвиняет миротворцев в каких-то особых симпатиях к албанцам; речь идет о недостатке спецсредств и специальных навыков контроля за толпой, об отсутствии четкой командной структуры и ясной политической воли, но самое главное — об отсутствии решимости действовать на уровне командиров отдельных частей и подразделений.

Провал миротворцев в Косово можно считать вполне модельным: именно так обычно и происходит, когда миротворцев посылают в чужую страну, не снабдив их ясным мандатом на применение силы.

Миротворцы тем и отличаются от оккупационной армии, что не несут ответственности за происходящее в стране, тем более когда структура руководства размыта, каждый контингент действует по своим особым правилам, а любой командир предпочтет скорее быть обвиненным в бездеятельности, чем в чрезмерной активности, повлекшей гибель собственных солдат.

В этом смысле события в Косово должны, казалось бы, стать предостережением для тех, кто призывает заменить американскую оккупационную армию в Ираке некими международными миротворцами под руководством ООН. В общем, еще один довод в пользу тех, кто с презрением и недоверием относится ко всяким там «вечно совещающимся ооновцам» и «нерешительным европейцам», любым попыткам коллективного наведения порядка в мире и гуманитарным интервенциям.

Ясно в ретроспективе и то, что албанские националисты исключительно эффективно использовали сложившийся в Косово режим международного протектората.

Трудно судить, были ли все элементы конфликта частью заранее разработанного плана, но полевые командиры, публичные политики, СМИ и интеллектуалы действовали как по нотам, искусно манипулируя миротворцами. Очевидно, скажем, что в тактическом отношении залогом «успеха» погромов стал тот факт, что миротворцы столкнулись не с отрядами боевиков, а с формально «невооруженной» толпой: албанцы, таким образом, навязали миротворцам свою логику происходящего, в рамках которой ооновские войска не смогли дать им вооруженного отпора.

И тем не менее говорить о провале миротворческой операции в Косово было бы неверно. В определенном смысле, в Косово произошло то, что должно было произойти и что происходит во всех точках земного шара, контролируемых международными контингентами. Внешние силы — иностранные миротворцы — вполне успешно справляются с прекращением крупных боевых столкновений между противоборствующими сторонами с применением танков, тяжелой артиллерии и так далее. Однако установление полного контроля над всей спорной территорией, реставрация мирной жизни, борьба с отмороженными полевыми командирами не входят в их компетенцию; нет у них для этого и требуемых для этого сил, средств и политической воли. Практика последних миротворческих операций показывает, что надежду на успех дает лишь негласная договоренность с местными вождями и полевыми командирами, которые в обмен на признание за ними фактического контроля над соответствующими участками территории и отказ от чрезмерных злодейств получают индульгенцию на злодейства достаточно малые, чтобы избежать попадания в вечерние выпуски новостей. История практически всех регионов после проведения в них миротворческих операций — это история размежевания, когда присутствие иностранных контингентов используется не для национального примирения и интеграции, а для консолидации контроля над двумя разделенными частями страны в руках соответствующих лидеров, политических, этнических или религиозных общин, выдавливания из них всего инородного.

Миротворцы по самой сути своей — это инструмент консервации конфликта и закрепления его результатов, а не восстановления status quo ante bellum.

~ В этом смысле миротворческая операция на Балканах была с самого начала обречена на возникновение «недопониманий», подобных косовскому. Инициировавшие ее европейские державы ставили себе целью не разведение противоборствующих сторон ради прекращения кровопролития, а недопущение насильственного изменения границ; политический принцип был провозглашен достаточно четко: «В конце 20-го века нельзя с помощью военной силы перекраивать карту Европы, как бы архаична она ни была». Теоретически это означало, что все этнические и религиозные общины вернутся к сосуществованию по довоенному образцу в рамках унаследованных ими от Югославии границ. На практике же все вполне предсказуемо: общины, отказавшись от танков и гаубиц, занялись «малыми злодействами» на подконтрольной им территории и под прикрытием миротворцев. Косовские албанцы в этом смысле не сделали ничего не обычного, вполне стандартной была и реакция миротворцев.

Очевидно и то, что события 17–18 марта ничуть не уникальны и являются повседневной реальностью во всех контролируемых миротворцами регионах. Ровно поэтому следует считать праздными и рассуждения о том, что косовские события означают-де компрометацию самой концепции миротворчества. Вопрос здесь, видимо, состоит в адекватной постановке целей и корректировке ожиданий.