Какой Европой хочет быть Россия

Тема «европейскости» России возникла в ходе выступления на фестивале в Сочи молодого французского политолога, выпускника МГИМО Николя Шарраса. Он выступал по-русски, сказав, что хочет «посвятить жизнь» налаживанию отношений между Россией и Францией и противодействовать тем, кто пытается «любой ценой столкнуть лбами Россию и Европу».

Путин в ответ заговорил о европейской судьбе России. По его мнению, хоть наша страна и расположена в евразийском пространстве, но «с точки зрения культуры, даже группы языка, истории — это, безусловно, прежде всего, европейское пространство». Люди, населяющие Россию, являются носителями европейской культуры, отметил Путин.

Тема «географического» и «геополитического» места России в мире — одна из важнейших в нашей политической истории как минимум на протяжении последних трехсот лет.

Первым, как известно, прорубил «окно в Европу» император Петр I, попытавшись европеизировать Россию, прежде всего, технологически, но не политически. Хотя политическая реформа подчинения церкви государству через Священный Синод тоже считывалась частью тогдашней церковной элиты и народом как «западная ересь». Неслучайно по России стал гулять миф об императоре Петре как об «антихристе».

С тех пор в России, несмотря на смены эпох, глобальные потрясения, закат сначала российской, а потом и советской империй, не утихают споры о том, является ли Россия Европой, Евразией (как иногда еще говорили — «Азиопой») или вообще отдельным «политическим континентом». Неким мостом между Европой и Азией.

Это даже шире, чем стандартные споры славянофилов и западников. Это дискуссия о том, может ли Россия стать частью «большой Европы» в политическом смысле или у нас всегда будет некий особый путь.

От ответа на вопрос, Европа ли Россия, который в разное время давали себе российские элиты, напрямую зависела внутренняя и внешняя политика страны. И это взаимное «притяжение-отталкивание» России и Европы сохраняется до сих пор.

Когда Путин сказал на фестивале, что люди, населяющие Россию, являются носителями европейской культуры, он просто констатировал факты. Мы охотнее смотрим западное кино, чем восточное. Мы в подавляющем большинстве носим одежду и обувь, сделанную по западным лекалам (пусть и в Китае). Просвещенная и наиболее зажиточная часть нашего общества предпочитает отдыхать и учить детей именно в Европе, а не в Азии или Африке.

Москва никогда еще не выглядела внешне таким западноевропейским городом, чем местные власти, очевидно, гордятся.

Мы видим явно европейские ходы в нашей рекламе. Мы заимствуем европейские, а не азиатские форматы телевизионных шоу: как развлекательных, так и общественно-политических. Даже нынешняя российская пропаганда, которую многие считают самобытным информационным оружием — это лишь доведенная до крайности, гораздо более вульгарная калька западных аналогов.

Вообще сами бесконечные российские словесные и буквальные, «горячие» войны с Европой – от Петра Первого до наших дней – лишь способствуют европеизации России. Правда, крайне медленной и непоследовательной, с явными откатами в сторону иногда слишком прямолинейно понимаемой «самобытности».

Живущий в Лондоне (еще один важный штрих: основные маршруты экономической, научной и интеллектуальной эмиграции из России — как раз западные) российский политолог Борис Пастухов пишет: «Запретив поставки сыра и колбасы из Европы, Россия отнюдь не отказалась от главной статьи своего импорта — от приобретения нужных ей идей. Просто теперь из Европы в Россию поступают другие идеи, чем раньше. Была мода на либеральные идеи, пришла мода на идеи реакционные».

Действительно, сама Европа была и остается очень разной. Единой Европы, как и единой европейской политики или единого европейского взгляда на мир, не существует. Потому сегодня уже мало сказать российскому народу — иди в Европу. Надо обязательно уточнить — в какую.

Мы хотим в Европу, но в ту ее часть, которая скорее осталась в европейском прошлом, чем в настоящем и, тем более, будущем.

Именно поэтому с политической точки зрения европейскость России менее очевидна, чем с культурной. Вся наша официальная пропаганда последних лет (причем так бывало и раньше) строится на отталкивании от Европы и западных ценностей. Мы на словах против (о чем особенно открыто говорит близкая к светской власти РПЦ) приоритета прав человека над интересами государства. В России принято скептически относиться к идеям внешней толерантности к «другому» и политкорректности — крайне важным для европейской культуры.

Есть еще одно принципиально важное различие между российским и традиционным европейским восприятием мира. В российской традиции Зло всегда «относительно», «неоднозначно», «сложно» и потому его не всегда легко отличить от Добра. В европейской традиции Добро и Зло абсолютны, а их различение просто и однозначно. Об этом различии между Россией и Европой много говорит и пишет один из лучших российских исследователей и знатоков классической европейской культуры Ольга Седакова.

В России невысоко ценят институты государства — для нас куда важнее персоны, роль личности в истории и повседневной политике. И в этом мы тоже отличаемся от Европы.

Один из столпов демократии европейского образца — принцип разделения властей. В России настоящего разделения и независимости друг от друга исполнительной, законодательной и судебной власти не было никогда. Нет его и сейчас — исполнительная власть у нас явно «главнее» остальных ветвей.

Тем не менее, именно Европа и Запад по-прежнему являются камертоном, точкой отсчета для российской внутренней и внешней политики.

Мы либо делаем «так, как в Европе», либо специально «не так, как в Европе».

Одной из главных причин нового витка напряженности в отношениях России с Европой стал европейский выбор Украины. При этом сама Россия своего выбора пока так до конца не сделала. Однако необходимость и важность такого выбора сохраняется. А сам этот выбор, если он будет сделан окончательно (да и если не будет — тоже), во многом определит и наше место в мире, и уровень развития нашей страны.

Проблема в том, что, пытаясь «догнать и перегнать Европу», Россия постоянно застревает в европейском прошлом, избегая ответов на давно назревшие вопросы и направленных в будущее шагов. Болезни Европы хорошо известны — кризис ценностей, проблема мигрантов, боязнь утратить глобальное влияние и место под солнцем под натиском азиатских экономических гигантов и исламского мира. Только, если задуматься, российские болезни почти не отличаются от европейских.