Возможное объявление экономической амнистии и ее формат может оказаться самым любопытным решением власти в последние несколько месяцев. Не самым важным, но именно что самым показательным.

Очевидно, что амнистия, если она случится, не повлияет на судьбу Михаила Ходорковского и Платона Лебедева. Их не отпустят, даже если бы список статей предполагался максимально широкой.

А этого не будет. Все ведущиеся сегодня обсуждения касаются его сокращения. Это признает и бизнес-омбудсмен Борис Титов. В подтверждение тому и слова спикера Госдумы Сергея Нарышкина о том, что «определенная часть осужденных должна отбывать наказание, потому что в противном случае цель может быть не достигнута, а частично может быть и отрицательный эффект от такой амнистии, который привел бы в определенном смысле к росту преступности в экономической сфере». Признание того, что неустанная работа по ужесточению правил игры в экономической сфере может быть развеяна по ветру из-за амнистированных (далеко не все из которых решат вернуться к бизнесу), само по себе дорогого стоит. Но также отражает и желание сделать экономическую амнистию как можно более камерной.

Связано это с сиюминутными политическими рисками. Граждане могут и не понять, с чего это вдруг отпускают бизнесменов, за что им такая честь. Борис Титов, ссылаясь на опросы ВЦИОМа, говорил о том, что 36% не поддерживают экономическую амнистию и еще 31% не определились с ответом. Это очень похоже на большинство, а власть избегает публичных действий, которые могут его расстроить. Массовое неприятие может похоронить саму идею экономической амнистии: если будет решено, что не стоит раздражать большую часть граждан по этому поводу, то меньшинству придется уступить.

Это обстоятельство может повернуться и в другую сторону: все-таки неопределившихся много, да и больше 30%, по все тому же опросу ВЦИОМа, идею амнистии поддерживают.

Добиться того, чтобы большинство высказалось за освобождение части сидящих за экономические преступления, вполне возможно.

Вынести за скобки тех, кто был замешан в финансовых пирамидах или бюджетных хищениях, сделать упор на то, что освобождают менеджеров, выполнявших приказы, а не хозяев-капиталистов, сократить количество статей до самого минимума. При этом показать, что в целом милосердие касается тех, кто этого заслуживает, а не «жирных котов». Это была бы очень относительная справедливость и очень ограниченное по своим масштабам милосердие.

Но даже такая куцая, половинчатая экономическая амнистия оказалась бы крайне полезной.

За последние годы власть доказала, что умеет сажать. Не всех, не всегда и зачастую не всерьез. В случае с политическими противниками, например фигурантами «болотного дела», проявляется твердость. Отсутствие которой общество, например, замечает в случае с теми, кто замешан в деле «Оборонсервиса». В любом случае сажать получается все лучше и лучше. Это еще не репрессии в том виде, как их помнит наша страна по первой половине XX века. Но машина месяц от месяца работает все увереннее. Ее энергичные действия вызывают одобрение у значительной части населения: «воров сажают» и «порядка будет больше».

Умение сажать налицо, а вот уверенности в том, что власть умеет выпускать, нет. Это ведь не просто перевернуть еженедельник и сказать: вчера мы делали одно, а сегодня прямо противоположное. Тут не хватит уверенного удара кулаком по столу.

Здесь нужна полновесная политическая воля: мы не только сажаем, но и отпускаем. Машина может не только забирать людей, но и возвращать их обратно. Государство не боится тех, кто выходит из тюрьмы.

Готовность проявить политическую волю по такому вопросу может сказать нам о нашем будущем куда больше, чем об этом думали инициаторы экономической амнистии. У них была совсем другая задача — хорошо бы, чтобы получилось ее решить.