Цивилизация
Полу Джаматти не дается «Дядя Ваня». Актер бьется над ним уже давно, но заглавный чеховский герой ускользает, остается неразгаданным. Морщины на высоком лбу артиста под воздействием творческих мук становятся все глубже, брови все чаще застывают «домиком» — в общем, депрессия становится невыносимой. Сомнительное спасение приходит со страниц «Нью-йоркера». Оказывается, все приличные люди уже выстроились в очередь, чтобы отдать свои души седому пройдохе, придумавшему аппарат для извлечения этих наших бессмертных сущностей. На вид, как выяснит Джаматти, лично его дух похож на горошину, да и у остальных пациентов дела не лучше. А еще вскоре выяснится, что души взаимозаменяемы и своей можно однажды недоискаться. Между нью-йоркской больницей и питерскими трущобами курсирует белокурая контрабандистка (Дина Корзун), поставляющая бесценный товар находчивому олигарху (Сергей Колесников) и его цепной блондинке, мечтающей о душе Аля Пачино.
Надо ли говорить, что вместо голливудской самоуверенности Пачино она получит нью-йоркские неврозы Джаматти, а самому Полу придется срочно вылететь по направлению к Пулково.
Окружающий среднего киномана мир в последние годы устроен так, что минимальная попытка достижения высокой цели без применения всего технологического дизайнерского арсенала вызывает определенное уважение и уж точно интерес. «Замерзшие души» — именно такой случай. Есть несколько деталей, не позволяющих назвать картину очередной сандэнсовской драмой, хотя такой соблазн поначалу и велик. Лучшие характерные актеры (Джаматти в роли себя) на первых ролях, минимальный бюджет и интонации колонки в либеральном журнале — все компоненты на месте. Однако редко полтора часа рефлексии бывают оформлены так изящно и в известном смысле изобретательно.
Фантастическая часть решена настолько остроумно и достоверно, что не всякой космоопере по силам, ну а о гоголевских аллюзиях можно догадаться уже из названия.
Впрочем, первая мысль тут обманчива: этот (второй за фильм) русский классик действительно незримо присутствует в каждом кадре, но скорее на уровне этой самой души, а не ожидаемой реинкарнации Чичикова. Фантасмагорическая завязка — только начало, гоголевская абсурдизация пространства занимает экран постепенно и апогея достигает, разумеется, в петербургской части картины. Виды зимних питерских окраин здесь настолько аутентичны, как если бы сериал «Бандитский Петербург» снимал Клинт Иствуд. Собственно, в этом фрагменте герой (видимо, неосознанно) максимально приближается к майору Ковалеву, так же рыскавшему по Северной столице в поисках неотъемлемой части себя.
Здесь же открывается и причина, по которой «Замерзшие души» так и останутся просто симпатичным вариантом вечернего досуга.
Дело в том, что остроумная задумка весь фильм остается в тени довольно прямолинейного призыва к этой самой душевности. Возражать и спорить здесь было бы действительно глупо, но вот только с «Дядей Ваней» (не говоря уж о «Ревизоре») при таком отношении к прекрасному точно не справиться.
