Цивилизация
Трудно придумать сегодня тренд более немодный и неактуальный, чем так называемая деревенская тема. У многих зрителей при одной только мысли о полотнах с церквушками на пригорке, старичками на завалинке и бабами у колодца обязательно возникнет внутренняя, ничем не подавляемая зевота. Хотя вроде бы вокруг постоянно твердят о «пробуждении национального самосознания», имея в виду как раз титульную нацию. Но одно дело — строчить по этому поводу комменты на форумах или даже выходить на митинги против засилья «инородцев», и совсем иное — растрогаться до слез перед картиной, где изображена, допустим, покосившаяся изба и занесенная снегом поленница. Растрогаться как-то не очень получается.
Для дальнейшего пробуждения «самосознания» проще и эффективнее двинуть кому-нибудь по сусалам — хотя бы виртуально.
Однако не станем укорять людей, почему-то не рвущихся на выставки про «Русь уходящую». Да и с чего бы им туда рваться? За какими такими духовными прозрениями и ностальгическими эмоциями? Говоря по совести, пресловутая «деревенская тема» девальвировалась еще в искусстве советского времени, а новых сценариев так и не возникло... Впрочем, нет, появился выраженный православный уклон, с которым при большевиках всячески боролись. Заметнее стали кресты на куполах, сельчане начали образовывать многофигурные композиции все больше не по случаю свадеб или похорон, а в связи с крестным ходом. Короче, у современных художников-деревенщиков (они существуют, можете не сомневаться) явственно проглядывает тяга к соборности — не вполне понятно, впрочем, на чем основанная. А в остальном все то же самое, что и при Советах. Качество живописи только похуже, если брать в среднем.
Раз уж зашла речь о качестве изображения, позвольте вас заверить, что у братьев Ткачевых оно на весьма приличном уровне.
Свое ремесло они всегда знали туго, поэтому халтурой здесь и не пахнет. Вернее, так: смотря что под халтурой понимать. В оны годы на закулисном уровне признавалось, что идеологическое содержание картины все-таки поважнее будет, нежели колориты всякие, моделировки живописной поверхности и т. п. Можно было стать респектабельным и даже знаменитым художником, обладая посредственными профессиональными навыками, зато выказывая верное политическое чутье.
В этом отношении путь у Сергея и Алексея Ткачевых выглядит куда более честным, чем у ряда их коллег.
Брались они за сюжеты не самые конъюнктурные и выкладывались по полной, не пренебрегая изнурительной подготовительной работой. Об этом, кстати, свидетельствуют многочисленные этюды в экспозиции. Многие из них хороши и чистосердечны.
Отчего же нынче этот материал воспринимается с таким скрипом? Легче всего сказать, что устарел предмет и архаизировалась технология. Мол, урбанистическая публика не чувствует деревенских проблем, типажи и пейзажи стремительно уходят в прошлое, а реалистическая живопись маслом на холсте сама по себе есть глубокое ретро. Но как бы не так. В той же Третьяковке недавно проходила выставка Левитана, так зрители часами в очереди стояли. А ведь у Исаака Ильича тоже все больше про сельскую местность и тоже маслом по холсту. Бренд, конечно, имеет значение, но не до такой же степени, чтобы в одном случае наблюдался переаншлаг, а в другом, чем-то схожем, почти полное равнодушие (пока что можно судить лишь по низкой явке прессы, но заранее понятно, что давки на пороге Инженерного корпуса не ожидается). Пожалуй, проблема все-таки в другом. Левитан самозабвенно занимался искусством, а братья Ткачевы «выражали гражданскую позицию». Для первого пейзаж был смыслом, целью и призванием, вторые же рассматривали (и по сей день рассматривают) природу как антураж, в котором происходит нечто социально значимое. И оставим на пару минут за скобками рассуждения о гениальности. В данной ситуации важнее модель творческого поведения.
Думается, братья Ткачевы слишком буквально восприняли тезис о том, что искусство является некой движущей силой.
Назови боль болью — и якобы начнется процесс исцеления. Отобрази тяжелую крестьянскую долю — и дела у бедолаг постепенно пойдут на поправку. Сомневаться в том, что эти художники бывали искренни в своих порывах (не всегда, но часто), нет оснований. Им даже перепадало порой — разумеется, не в грубой форме — от художественного начальства за приверженность натуре. Например, в картине «Матери» кто-то свыше усмотрел искажение светлого народного образа, и произведение понизили в ранге, дав ему для всесоюзной выставки название «На скамейке». Считай, репрессия.
Вообще-то, Ткачевы оказались типичными «оттепельными академиками», которые лакированному сталинскому соцреализму пытались противопоставить будто бы «правду жизни». Но скоро сами вошли в истеблишмент, и правда обернулась полуправдой или даже четвертинкой. Балансируя на грани между оптимизмом и горечью, они выбрали оптимизм — горечь послужила только приправой. Да, нелегко порой приходится нашим мужикам и бабам: хлебнули они, конечно, горюшка по разным поводам, и война вон каких бед наделала, а все же будет и на их улице праздник. Ну и природа-то вокруг до чего красивая! Однако достоверность живописных деталей не искупает стратегических промахов. Между прочим, это касается и прочих деревенщиков, в том числе литературных.
Разжалобить они всех сумели в свое время и будто бы даже диагноз поставили, но оказалось, что «история болезни» куда безнадежнее.
И никакими пейзажными изысками ее не скрасить. Одно из двух: или надо было идти до конца в смысле разоблачения колхозных «прелестей», или упереться в лирическое изображение родного края и в этом тоже добраться до крайнего предела, эдак по-левитановски. Получился же, что не удивительно, промежуточный вариант. С которым нас и знакомит Третьяковская галерея под соусом затрагивания «актуальной проблемы национальной самоидентификации» (цитата из релиза). Есть подозрение, что применительно к творчеству братьев Ткачевых эта фраза мало что выражает. Но все же на выставку заглянуть надо непременно. Сможете ощутить амбивалентность советской изобразительной культуры перед началом ее конца.
