Цивилизация
Цивилизованное человечество можно разделить на две категории: на тех, кто интересуется модными журналами, и тех, кто таковые журналы даже в руки брать не желает. Кстати, граница между первыми и вторыми не обязательно проведена по половому признаку. В любом случае — нравится ли вам перелистывать глянцевые страницы, или вы испытываете по этому поводу отвращение — стоит иметь в виду, что полиграфический гламур не сразу строился и не сразу в нем все устроилось. То, что сегодня воспринимается как общее место, было когда-то жутко революционным новаторством, дававшимся не без боя. И едва ли не главным человеком, совершившим переворот в журнальном дизайне ХХ века, был Алексей Бродович – наш соотечественник, уроженец Санкт-Петербурга.
Фигура эта по сей день выглядит довольно загадочной, хотя сказано и написано о Бродовиче немало, особенно за океаном, где он провел три наиболее плодотворных своих десятилетия.
Будучи долгое время арт-директором того самого журнала Harper's Bazaar, он приобрел в Нью-Йорке репутацию человека бесцеремонного, желчного, сумасбродного, но гениального. Его учениками считали себя знаменитейшие фотографы Ирвин Пенн, Ричард Аведон, Лилиан Бассман, Бен Дэвидсон; в приятелях у него числились Марк Шагал и Сальвадор Дали, Жоан Миро и Жан Кокто. Соответственно, недостатка в мемуарных упоминаниях об этом персонаже не ощущается, однако многое в его личности все равно непонятно. Начать с того, что на поприще графического дизайна Бродович угодил почти случайно — можно сказать, от безысходности. Бравый белогвардейский офицер, участник русско-германской войны, отплыл на пароходе из Крыма в Стамбул, не имея за душой ни денег, ни специальности. Все, чему он успел научиться к свои двадцати двум годам, – это вести в атаку вверенное подразделение или теми же силами держать оборону. Но в Париже, куда он в итоге сумел добраться, данные навыки мало кого интересовали. По счастью, удалось устроиться помощником декоратора в балетную антрепризу Сергея Дягилева. Должность, прямо скажем, не особенно креативная, скорее техническая, однако для Бродовича она стала реальным трамплином. Отсюда началась его дорога в рекламный дизайн, и всего лет через пятнадцать он сделался весьма значительной персоной в этой сфере: его пригласили оформлять престижный нью-йоркский журнал мод.
И вот здесь кроется основная загадка личности Бродовича.
Казалось бы, получил доходное, респектабельное место – ну и работай как работается, живи сам и дай жить другим. Однако наш герой двинулся поперек всех правил, приобрел кучу недоброжелателей, зато добился резкого сдвига в дизайне журнала, а заодно и в содержании. Отныне Harper's Bazaar перестал быть отдушиной для затюканных судьбой домохозяек: новый арт-директор заставил содрогнуться и возликовать даже циничную нью-йоркскую богему. А в послевоенную пору могущество Алексея Бродовича достигло апофеоза: рассказывают, что он заставлял знаменитого Трумана Капоте переписывать тексты, чтобы они оптимально ложились в верстку. И Капоте подчинялся. Между нами говоря, так обращаться с хорошей литературой – это все-таки свинство, но Бродович ловил кураж, пренебрегая условностями. Кстати, он и фотографов доводил до истерики, беспощадно кромсая кадры или выстраивая будто бы сумасшедшие коллажи. Чтобы лишний раз не препираться, взял да и вывел новую генерацию – упомянутых выше Аведона, Пенна и Бассман.
Не исключено, что он действительно был безумцем. Или просто мятущейся, неприкаянной натурой.
Так или иначе, месяцы лечения от алкоголизма и депрессии из его рабочего стажа приходится вычеркнуть. Доживал он свои дни в Европе, практически отшельником. От этого последнего периода сохранились немногочисленные снимки – некоторые из них представлены на выставке в «Гараже». А еще здесь присутствуют более ранние кадры, где Бродович, что называется, на коне – с неизменной сигаретой между пальцев, в роговых очках, на фоне раскиданных по столу журнальных версток. Специальный раздел экспозиции составляют его собственноручные снимки: в середине 1930-х Бродович по старой памяти фотографировал нью-йоркские гастроли труппы «Русский балет Монте-Карло» (Сергей Дягилев к тому времени давно покоился на венецианском кладбище). Внимательный зритель обнаружит в экспозиции образцы типографских шрифтов, разработанных легендарным арт-директором.
А больше-то ничего и не осталось, по сути. Алексей Бродович трижды был погорельцем — львиную долю его архивов сожрало пламя. Вероятно, если произвести тотальную ревизию, можно было бы отыскать и собрать воедино экспонаты более релевантные, чем представленные на московской выставке. Но за такую работу никто пока не взялся. И самый зрелищный раздел экспозиции составляют увеличенные копии журнальных обложек и разворотов. Это и есть продукт, ради которого Бродович не щадил ни себя, ни окружающих. Невольно задаешь себе вопрос: и стоило ли из-за подобных опытов, к нынешнему дню изрядно поднадоевших, так уж убиваться? Разумеется, стоило. Не столь существенно, к чему это привело, – важен драйв первооткрывателя. Наверное, важен. Только про глубинную интенцию Алексея Бродовича выставка в «Гараже» так ничего и не поведала. А ведь хотелось что-то понять... Видимо, в другой раз – когда-нибудь.
