Цивилизация
При помощи шаблонов искусство удобно маркировать, но не понимать. Когда творчество Андрея Гросицкого относят к категории «русского поп-арта», то помещают его тем самым в нишу, самому автору внутренне довольно чуждую. Хотя, разумеется, параллели со знаменитыми американцами вроде Энди Уорхола или Джеймса Розенквиста в данном случае провести не так уж трудно. Подобно им, Гросицкий ценит вещественность, находит красоту в банальных предметах. Однако его произведения никак не соотносятся с идеалами «общества потребления» — и в этом, пожалуй, заключается их принципиальное отличие от опусов в поп-артовском духе.
У Гросицкого изображенные объекты самоценны, они не обладают «товарными качествами» и «рекламной привлекательностью».
Ровно наоборот, они, как правило, уже отжили свое – проржавели, заскорузли, поистерлись. Людям они больше не нужны, и смысл их существования на холсте можно объяснить разве что метафизикой.
Гросицкий и есть художник-метафизик. Будь он на самом деле поп-артистом, давно бы оставил вышедшую из моды манеру и переключился бы на что-нибудь более актуальное. Но он упорствует, продолжая сегодня работать почти так же, как в начале 70-х, когда впервые занялся «портретированием» разного рода железяк, потрепанных одежд и т. п. Правда некоторая эволюция все же заметна. Если посмотреть на работы Гросицкого последних двух-трех лет (именно они преобладают на выставке), можно обнаружить определенные сюжетные сдвиги: например, на одном из холстов белье запихнуто в стиральную машину – вполне себе современную.
Но едва ли подобные ходы следует расценивать как заигрывание с нынешней предметной средой.
Просто круглое оконце стиралки показалось художнику крайне выразительным при сопоставлении с комьями материи – и вот эта маленькая коллизия, ровным счетом ничего не означающая с точки зрения социума, становится сценарной основой очередного произведения. А по соседству располагается работа «Белье разноцветное», где запечатлены деревянные полки с аккуратными стопками пододеяльников и простыней – тут уж полное безвременье без малейшего намека на сегодняшний день. Андрей Гросицкий не относится к числу эскапистов, но акцентировать свою созвучность текущему моменту ему явно нет необходимости.
И все же сразу понятно, что перед нами не совсем традиционный живописец. Работы Гросицкого, пожалуй, нельзя называть натюрмортами. Вернее, можно, но как-то язык не поворачивается.
Исторически сложилось, что в натюрморте наряду с предметами, то есть «главными героями», всегда присутствует антураж или хотя бы намек на него. Так авторы обычно достигают жизнеподобия. А у Гросицкого фон, каким бы он ни был – нестерпимо интенсивным или будто бы нейтральным – выглядит чужим по отношению к объекту. Сам объект словно знает об этом и норовит вывернуться или устроиться «поудобнее», иной раз даже вываливаясь за периметр холста или оргалита. Есть у него и другие способы оторваться от нежелательного окружения – скажем, за счет трехмерности. Предметы у Гросицкого склонны «придвигаться» к зрителю, превращаясь в живописные рельефы. Это отнюдь не «тихая жизнь», как формулируется натюрмортный жанр в переводе с английского.
Сам художник свои опусы именует «картинами-объектами».
Откуда здесь возникает метафизическое измерение, сказать довольно сложно. Понятнее всего бывает в тех редких случаях, когда автор делает шаг навстречу зрителю и добавляет к банальному объекту какой-нибудь неожиданный элемент. Например, в работе «Волшебная панель» сквозь дыры в металле проглядывают фрукты и овощи – и сразу чувствуется, что речь идет о цикличности жизни и смерти. Но таких «подсказок» у Гросицкого совсем мало, а метафизическая подоплека и без них никуда не исчезает, как и общая тревожность настроения во вроде бы банальных ситуациях. Переходить от быта к экзистенции могут многие, но вот от экзистенции вывернуть к загадке мироздания – это уже умение другого порядка.
