Цивилизация
«Дьявол начинается с пены на губах ангела, идущего в бой за святое и правое дело», — этот афоризм, автором которого был философ Григорий Померанц, мог принадлежать любому из знаменитых русских мыслителей — от Николая Бердяева до Александра Зиновьева. Померанц написал эти слова в 1970 году, к тому моменту у него за спиной были Институт философии, литературы и искусства, Великая Отечественная война с боями за Сталинград, Белоруссию и Польшу, исключение из партии в 1946-м за «антисоветские разговоры» и сталинские лагеря.
И две написанные диссертации.
Первую он подготовил еще до войны и исследовал в ней творчество Достоевского; её единственный экземпляр уничтожили во время следственных действий в 1949 году как «не относящийся к делу». Померанц был осужден, провел в лагерях четыре года, был освобожден после смерти Сталина и реабилитирован еще через три года — в 1956-м. Вторую диссертацию ему провалили в конце 1960-х — за антисоветскую позицию (а точнее — за поддержку петиции против ввода войск в Чехословакию); она называлась «Некоторые течения религиозного нигилизма» и стала, фактически, первой систематической работой по изучению дзен-буддизма в России. Провалили его просто — на защиту не собрался кворум. Но работа пригодилась: режиссер Андрей Тарковский использовал ее при подготовке к написанию сценария своего «Сталкера».
Самое известное произведение Померанца — доклад «О роли нравственного облика личности в жизни исторического коллектива», прочитанный 3 декабря 1965 года в Институте философии.
Сочинение, своим публицистическим накалом во многом превосходившее знаменитую речь Никиты Хрущева «О культе личности и его последствиях», встретило ледяной прием. Еще бы — если новый советский вождь рассказал герметичному собранию партчиновников о том, что строительство коммунизма продолжается, но перегибов допускать нельзя, то Померанц разбирал перед замеревшими от страха интеллигентами культ Сталина с религиозной точки зрения — со всей возможной критичностью мышления и иронией, на которую способна гуманитарная наука. По собственному признанию ученого, он ожидал настоящего переворота в головах тогдашней академической интеллигенции. Его не случилось — открыто поддержать Померанца решился только режиссер Михаил Ромм. Интересно, что за год до того ученый прочел сходный по теме доклад в Институте истории, однако он не произвел большого резонанса. Кстати, само выступление было почти импровизацией: его тезисы за полчаса до начала Григорий Померанц набросал на каталожной карточке.
Именно этот доклад 1965 года, надо думать, и утвердил за ним статус одной из главных фигур диссидентского движения при том, что самому ученому место было скорее в стенах тех самых академических институтов, чем на диссидентских кухнях.
Рисовать его пламенным борцом с режимом было бы неправильно; скорее, во второй половине XX века он занял место, какое в начале-середине прошлого столетия занимал Николай Бердяев — философствующего публициста, этика и культуролога. Многим памятна его полемика с Александром Солженицыным, благодаря которой суть воззрений Померанца прояснилась даже для тех, кто раньше не вникал в многообразие цветов спектра российского диссидентства. Солженицын, высланный из страны за прямые призывы к свержению коммунистического строя, обрушивался на Померанца за его либеральные во всех смыслах идеи — плюрализм в обсуждении путей дальнейшего развития страны, необходимость мягкого перехода из одной формации в другую. Сам Солженицын стоял на позициях почти что православного фундаментализма; статью, посвященную критике идей Померанца, Александр Исаевич озаглавил словом «Образованщина».
Их полемика протекала в основном на страницах зарубежных журналов. Получая отказы в публикациях в СССР, Померанц начинает печатать эссе за рубежом. В 1976 году попадает в настоящую опалу: по прямому указанию Юрия Андропова он попадает в число «непечатных» авторов и, не покидая пределов страны, становится одним из «экспортных авторов». Его статьи можно было прочитать в «Синтаксисе» и «Континенте», тайком привозимых в СССР по каналам дипломатической почты.
Диссидентом и «тамиздатовцем» он и оставался до 1985 года — под начинающиеся разговоры о перестройке у него в квартире был проведен обыск, в ходе которого был изъят обширный архив. В годы гласности авторитет Померанца заметно вырос, его статьи можно было встретить в «толстых» журналах, однако первые серьезные книжные публикации увидели свет только в 1990 году, когда вышла его книга «Открытость бездне. Встречи с Достоевским».
Новые времена не были как-то особенно ласковы к ученому — наград за научную деятельность у него гораздо меньше, чем боевых.
Однако до последнего времени Померанц оставался — возможно, последней — объединяющей фигурой русской интеллигенции, который говорил о ценности личной свободы и толерантности и опасности поднимающейся волны национализма и православного фундаментализма; так, идеи евроинтеграции в его статьях были непосредственно связаны с философией всеединства, которую он исповедовал. Он никогда не разделял политику и этику, был одновременно доступным и точным в определениях философом и мудрым публицистом. Именно его, с его целостным мировосприятием, стоило бы привлекать в качестве «советника по метафизическим вопросам» и первому, и второму российскому президентам — но, кажется, его рассуждения о добре как инерции зла и об излишне ретивых борцах за народное благо их заранее отпугивали. А мысли о христианстве как едином мирочувствовании и его несводимости на уровне общества к какой-то одной конфессии звучали почти как крамола.
В последние дни ученый жил в очень стесненных обстоятельствах — об этом красноречиво свидетельствует название сообщества в фейсбуке, которое и принесло трагическую весть о его уходе: «Фонд помощи Григорию Померанцу». Свои последние дни мыслитель прожил во многом благодаря помощи общественности, а не власти.
