Цивилизация
Выпускнику Генри Берку (Мэтт Буш), прилежному отличнику скромной наружности, фатально не везет. Стоило ему первый раз в жизни попытаться догнать отъезжающий поезд юности и попробовать траву, как тут же директор школы, самодур и извращенец, решил устроить тест на наркотики. Генри рискует попрощаться со светлыми мечтами о поступлении в Массачусетский технологический институт и повторить печальную судьбу одноклассницы, с позором лишенной титула чемпионки штата по правописанию только из-за того, что перебрала шишек. Перепуганный школьник обращается за помощью к своему старинному другу-укурку (Шон Маркетт), на протяжении последних нескольких лет экспериментирующему с веществами в диапазоне от веселящего газа до грибов.
План у них получается весьма дикий: украсть у малоадекватного драгдилера (Эдриан Броуди) много особенно редкой конопли, подмешать ее в кексы и угостить ими всю школу.
Для режиссера Джона Сталберга «Крутые кексы» (в русском прокате с оригинальным названием фильма — «High School» — обошлись безжалостно) стал дебютом в полнометражном кино; в его фильмографии до этой картины числилась всего одна комедийная короткометражка. Но продюсеры решились доверить ему десять миллионов долларов и Эдриана Броуди — и не сказать, что напрасно.
Безоговорочная заслуга Сталберга заключается в том, что классическую школьную комедию, где непременно должны быть неудачник, недосягаемая девочка, крутой парень, козел отпущения и хотя бы один плохой взрослый, он смог снять так, что даже от финального поцелуя почти не сводит челюсти.
В кадре у Сталберга обычные подростки всех национальностей, ведущие свою рутинную жизнь: делают глупости, шутят на туалетные темы и мечтают о будущем. Рядом с ними обычные взрослые, безуспешно пытающиеся вести себя правильно и серьезно. В «Крутых кексах», возможно, в силу режиссерского остроумия Сталберга совершенно отсутствует привычная лицемерная тяга комедии к поверхностному психологизму и драматизму. Здесь нет ни конфликта поколений, ни пафосного оптимизма, ни какой-либо утвержденной морали, кроме той, в соответствии с которой нужно оставаться самим собой. Что, впрочем, не удивительно: на всем протяжении фильма абсолютное большинство персонажей находится под кайфом.
Сталберг позаимствовал эстетику курения джойнтов у второсортных «черных» комедий и с легкой руки превратил школьную комедию в манифест легалайза.
«Наш средний балл упал не из-за интернета, а из-за марихуаны», — рассуждает классический злодей, несимпатичный директор, и с чувством добавляет: «Битлз» погубили нашу нацию». Школьникам здесь показывают убогие фильмы о вреде легких наркотиков, следуя логике которых, единожды попробовав, можно быстро «закончить жизнь в секс-рабстве у талибов (организация запрещена в России). Такая реклама дает совершенно противоположный эффект: герои «Крутых кексов» постоянно пытаются проверить спущенный сверху взрослыми постулат на прочность: правда ли можно «пыхнуть и пустить свою жизнь под откос», как та девочка-чемпионка по правописанию, вынужденная теперь работать продавщицей мороженого? Можно, но вряд ли получится это сделать, заставив употреблять наркотики сразу всю школу.
«Крутые кексы» при всей их расслабленной индифферентности, видимо, имеют вполне четкую позицию только по одному вопросу — по вопросу наркологического контроля.
В то время как хранение марихуаны по федеральным законам США все еще является преступлением, в фильме Сталберга родители учеников митингуют с плакатами не против наркотиков, а против принудительных тестов на наркотики. Герой Броуди, псих Эдди, и вовсе озвучивает манифест «Моча — это крайне личное!». Нужно отметить, что Эдди в «Крутых кексах» — особенный источник удовольствия: драгдилер, покрытый татуировками, с дредами и густой бородой, в шубе нараспашку, плачущий кровавыми слезами и угрожающий школьникам пистолетом.
Но провокационная легкомысленность, с которой Сталберг поднимает, мягко говоря, спорный вопрос употребления наркотиков несовершеннолетними, кажется, произрастает не из определенной точки зрения некоторых взрослых на этот счет, а из понятной тяги школьников к подростковому протесту. Вместе с косяком в «Крутых кексах» неизменно предлагают «порвать систему».
Ведь именно в той системе, которую так хочется порвать, проживают старые ханжи и извращенцы, всю жизнь мечтающие изнасиловать собственную секретаршу.
В правильной же системе можно не только уехать в Никарагуа и без проблем смолить всю оставшуюся жизнь, а также искренне считать это своим главным персональным достижением.
По сути, накачать всю школу наркотиками — всего лишь еще один наивный способ ее очеловечить, превратить первый людоедский общественный институт в жизни человека в большое дружелюбное недоразумение, в котором завуч напоминает посетителя Вудстока, учительница информатики рассказывает о своих сексуальных фантазиях, а единственная срабатывающая коммуникация состоит из нескончаемого повторения вопроса «Что?». И в нем по понятным причинам нет никаких передозировок, наркоманских ломок и даже никаких талибов.
