Цивилизация
Если вам понадобится яркий наглядный пример того, как феминистский дискурс может поменять акценты в восприятии не только настоящего, но и прошлого, то история про Диего и Фриду подойдет идеально. Еще лет двадцать назад могло показаться, что слава великого художника-муралиста несопоставима со скромной популярностью его жены, тоже подвизавшейся на поприще изобразительного искусства, но не имевшей при жизни и десятой доли мужниного успеха. Хрупкая Фрида Кало, конечно же, никогда не терялась в тени корпулентного Диего Риверы — не тот у нее был темперамент, однако вопрос, кто из них двоих матери-истории более ценен, представлялся неуместным.
И вдруг относительно недавно, всего за несколько лет, эта иерархия перевернулась.
Фрида стала всемирно известным художником, чьи сюрреалистические автопортреты узнает всякий зритель, даже далекий от искусства, а Диего превратился в сопутствующего персонажа из ее биографии — эдакого бонвивана-троцкиста с колоритной внешностью, вроде бы модного некогда монументалиста, но в точности и не вспомнишь.
Женственность в данном случае победила мачизм вполне известным науке способом — при помощи переоценки плодов деятельности и переноса внимания с одних идейно-эстетических позиций на другие. Не станем вдаваться в подробности того, как и почему жена обскакала мужа в части международного признания, но и Диего Ривера — фигура отнюдь не опереточная; это был художник с огромным влиянием на мировой арт-процесс. Этот факт стоит упомянуть хотя бы для того, чтобы адекватно воспринимались фотографические хроники, представленные на выставке «Сопричастность».
Здесь Диего — царь, бог и повелитель продвинутых умов, а Фрида лишь его соратница, хотя и весьма своевольная.
Они могли до одури соперничать, кто сильнее привержен идее свободной любви, на одну супружескую измену демонстративно отвечая двумя. Могли ожесточенно спорить, что правильнее — Третий Интернационал или Четвертый, сталинизм или троцкизм. Но признанным художником в этой экстравагантной семье являлся только Ривера, и Фрида Кало ничего тут не могла бы изменить, сколько ни пыталась. Известна ее дневниковая фраза: «В моей жизни было две аварии: одна — когда автобус врезался в трамвай, другая — это Диего». Нередко это высказывание интерпретируют как промежуточный итог сугубо семейных отношений (парочка успела официально развестись и не менее официально скрепить брачные узы заново), однако больше похоже, что тут во Фриде говорила ревность именно к художественным успехам мужа, которые закрывали ей дорогу к собственной карьере.
Хотя дорога в итоге расчистилась, как можно теперь заметить.
Впрочем, довольно об искусстве, поскольку выставка куда ощутимее педалирует социально-политическую историю. Надо иметь в виду, что экспозицию подготовили мексиканцы, у которых свое отношение к теме. Для них сюжет про Фриду и Диего не голливудская мелодрама и не сведение культурологических счетов между полами, а страница национальной летописи. Поэтому приготовьтесь увидеть антураж в виде кадров мексиканской революции. Диего в ту пору обитал в Париже, попивая вино в компании Пикассо и Модильяни, а Фрида была малолетней девчушкой, и тем не менее исторический экскурс вполне оправдан, поскольку «есть у революции начало, нет у революции конца».
События конца 1920-х — начала 1940-х, ставшие для героев выставки судьбоносными, впрямую вытекали из предыдущих мексиканских коллизий.
Иначе откуда бы у Риверы появились огромные заказы на монументалку и откуда бы в этой стране взялся Лев Давидович Троцкий?
Первомайские демонстрации, на которых Диего с Фридой шествуют рука об руку, временно забыв про семейные размолвки, или судебный процесс по делу итальянской фотографини Тины Модотти, незаслуженно обвиненной в соучастии в убийстве ее возлюбленного Хулио Антонио Меллы, кубинского революционера (незадолго до того у нее развивались противоречивые сексуальные отношения с парочкой наших героев, что, впрочем, не имеет отношения к предмету). Короче говоря, в представленной хронике больше активизма, чем интима или искусствоведческих обобщений.
И по этому поводу к выставке, само собой, возникают нарекания.
Если Диего с Фридой представлены романтическими национальными героями, то не хватает полноценного героического контекста (тут могли бы помочь экспликации, но они косноязычны до комизма, — судя по всему, это плоды компьютерного перевода с испанского). Если речь про двух всемирно известных художников, то чрезвычайно недостает профессионального содержания. Если же в фокусе история нервной мексиканской страсти, то где страсть?
Отчего-то всплывает в памяти роман Ильи Эренбурга 1921 года под названием «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников», где прообразом главного героя был как раз Диего Ривера, славившийся любовью к авантюрам и мистификациям. В той книжке было наврано и пересочинено буквально все, что имело отношение к реальности, а получилось занимательно. Нынешняя фотографическая выставка не врет ни в одном пикселе, но интрига отсутствует, увы.
