Цивилизация
В последние годы ни один крупный кинофестиваль не обходится без богоискательства в тех или иных формах: вопросы веры внезапно становятся самыми важными даже для тех авторов, которые до сих пор никогда ими не интересовались. В Венеции 2013 года религия по каким-то необъяснимым причинам оказалась в юрисдикции британского кино.
Неизменно ироничный и здравый Стивен Фрирз, как всегда казалось, предельно далек от спиритуальной тематики — и в самых ярких своих работах, «Опасных связях» или «Королеве», и в более проходных «Грязных прелестях» или «Тамаре Дрю».
Однако его новая картина «Филомена», у которой есть все шансы стать самой успешной из всех, ломает шаблон.
Вроде бы на шаблонах она и сделана, ведь в ней рассказана история, способная растрогать и камень, — о милой старушке из провинции, которая пытается разыскать сына, отобранного у нее и отданного на усыновление полвека тому назад. В компании журналиста, сноба и циника, она отправляется из уютной Англии в далекий Вашингтон, где узнает всю правду о пропавшем отпрыске, а ее спутник по ходу сюжета постепенно преображается, становясь заядлым правозащитником и гуманистом. Беспроигрышный сюжет, особенно если учесть, что разыгран он с неизменным юмором и теплом Стивом Куганом и Джуди Денч, которой не избежать всевозможных наград за и на самом деле впечатляющую роль.
Тем не менее мелодрама имеет еще один смысловой пласт, который и придает ей объем, превращая качественный мейнстримный продукт в нечто большее.
Одиссея Мартина Сиксмита и Филомены Ли — не только сентиментальное путешествие, но и перманентный диспут атеиста и верующей.
Именно это различие становится ключом к интриге, которая начинается в далеком 1952-м: тогда забеременевшую вне брака Филомену родители отдали в католический монастырь — искупать грехи тяжелой поденной работой. Покорность судьбе заставила ее, религиозную с детства девушку, подчиниться жестокому вердикту: расстаться с ребенком и не пытаться искать его. Возмущенный произволом монахинь неверующий Сиксмит уговаривает Филомену на маленький бунт: вместе им удается выяснить, что те не только продавали детей «грешниц» на усыновление в США по тысяче фунтов за голову, но и осознанно препятствовали попыткам разлученных родных хоть что-то узнать друг о друге.
Можно было бы даже заподозрить в фильме Фрирза злонамеренное оскорбление чувств верующих, если бы не тот факт, что все описанные там события, увы, подлинные.
К финалу любой вменяемый зритель мог бы возненавидеть как минимум католическую церковь (а может, и другие изводы христианства) всей душой, но в этом ему помешает главная героиня. Полуобразованная пожилая леди, помешанная на дамских романах, проявит чудеса вменяемости и не будет поколеблена в своей искренней вере ни на дюйм: для нее и встреча с Мартином, и возможность все-таки узнать правду, хоть с опозданием на много лет, есть части божьего промысла. Важен этот аспект и для концепции всего фильма. В его авторе живет и скепсис атеиста, без чьей въедливости Филомена никогда не вывела бы монахинь на чистую воду и не отыскала бы следов сына, и в то же время наивная вера в чудеса, одним из которых становится, несмотря на трагизм, развязка этой истории, опять же реальная, а не придуманная изворотливым сценаристом.
Столь же хитроумное сплетение религиозности и научного скептицизма являет собой «Теорема зеро» — долгожданный новый фильм Терри Гиллиама.
Урожденный американец давно отказался от гражданства и стал настоящим британцем вслед за своими товарищами по культовому коллективу «Монти Пайтон»; его любовь к абсурду и парадоксальное чувство юмора, бесспорно, качества чисто английские. В полной мере он проявляет их в картине, которая могла бы стать завершающей частью трилогии о будущем, начатой «Бразилией» и «Двенадцатью обезьянами».
Лондон середины XXI века, по версии Гиллиама, превратился в шумный, грязный, цветастый рынок, составленный из обломков уходящей на дно цивилизации.
В этом хаосе и живет Коэн Лет — слегка безумный ученый-одиночка, параноик и неврастеник, страдающий разом от одиночества и социопатией, агорафобией и клаустрофобией: в одной из лучших своих ролей Кристоф Вальц предстал достойным наследником Калигари, Франкенштейна, Мабузе и прочих докторов-психопатов из кинематографа 1920–1930-х.
Оценив его таланты, руководство компьютерной империи поручает ему работу на дому — доказать таинственную теорему зеро.
Боящийся выходить на улицу Коэн живет в переоборудованных развалинах сгоревшей церкви, когда-то принадлежавшей ордену монахов-гностиков, соблюдавших обеты бедности, целомудрия и молчания («Они не прервали его, чтобы крикнуть «Пожар!», — шутит герой). В новом святилище, где в самом центре установлен огромный компьютер, а вместо отломанной головы Иисуса на огромном распятии приделана камера слежения, со стен на ученого с упреком смотрят полустертые святые, а прямиком над начертанными мелом уравнениями ухмыляется сам Сатана верхом на двуглавом драконе. Сюда приходят к Лету, последнему жрецу человечества, и провозвестник еще более далекого будущего пятнадцатилетний хакер-гений Боб, и суматошный босс Джоби, и возлюбленная Бэнсли (она же девушка по вызову то в костюме медсестры, то вовсе без ничего), и даже всесильный руководитель корпорации, которого попросту зовут Менеджмент; в его чертах не без удивления узнаешь преображенного и состаренного Мэтта Дэймона.
Зачем всем им так нужна эта теорема, работа над которой представлена на мониторе компьютера Лета как мегаломанский тетрис, целый мегаполис из кубиков, никак не желающих складываться в гармоничную конструкцию?
Выясняется, что она, будучи доказанной, сведет Вселенную и цивилизацию к нулю, тем самым окончательно подтвердив ничтожность и бессмысленность бытия.
Но герой, которому, конечно, не случайно в придачу к шутовскому костюму и колпаку (именно так выглядит киберкостюм для погружения в виртуальное пространство) дано имя еврейских первосвященников — Коэн, оказывается единственным человеком в мире, еще хранящим веру. Однажды в его доме раздался телефонный звонок, и неизвестный абонент чуть было не рассказал ему всю правду о смысле существования и высшем предназначении. Разговор прервался на полуслове, и теперь главная движущая сила в жизни ученого — ожидание нового звонка.
Между черной дырой, куда в своих страшных снах то и дело проваливается Коэн, и фальшивой идиллией тропического пляжа, куда его затягивает в эротических виртуальных трипах красавица подруга, и располагается шаткий, будто сложенный рукой ребенка, домик из кубиков, мир будущего, в котором без труда узнается наше постсекулярное настоящее. Равновесие в нем так труднодостижимо и непрочно, что из двух доступных опций — суровой истины абсолютного нуля и неправдоподобного ожидания телефонного звонка от Бога — невольно выбираешь вторую.
