Цивилизация
1942 год. Чернокожая уборщица Элла Уотсон, поджав губы, с вызовом вперилась в объектив камеры. Костлявыми пальцами она сжимает швабру, другой рукой придерживая веник, как статуя Свободы — факел и скрижаль; за ее спиной висит измятый американский флаг. Под фотографией рассказана история ее жизни: ранняя беременность, скитания с выводком неустроенных детей, внуки-инвалиды. Название снимка — «Американская готика. Вашингтон, округ Колумбия» Паркс заимствовал у Гранта Вуда, изобразившего знаменитую парочку фермеров-пуритан с тяжелыми взглядами и вилами в руках.
Будучи пародией на героический реализм, эта фотография стала магическим символом сегрегации, а для ее автора Гордона Паркса — пропуском в еженедельник Life.
Тему ущемления прав чернокожих, за которую в кинематографе в очередной раз ухватились Квентин Тарантино в «Джанго» и Стив Маккуин в «12 годах рабства», в фотографическом мире одним из первых поднял Гордон Паркс. Про то, как трудно быть черным парнем в мире белых, он начал говорить в 40-е годы прошлого века и не прекращал до своей смерти в 2006 году.
Родившийся в стране, увязшей в едких расовых предрассудках, Паркс стал примером афроамериканца с образцово-показательной биографией.
Один из главных фотографов XX века, режиссер, журналист, писатель, голос и совесть угнетенного народа, символ и завет надежды на будущие свободы и равенство — это все о нем.
Паркс — младший из пятнадцати детей, умница-самоучка из Канзаса, начинал в фотоотделе Службы помощи фермерам. Он стал первым режиссером-афроамериканцем, снявшим в 1969 году фильм в Голливуде, а с картиной «Шафт» в 1971 году стал основателем жанра «блэксплотейшн» — масскультовой детективной истории с чернокожим актером в роли хорошего полицейского. Паркс больше двадцати лет проработал в Life, снимал кинозвезд и модные дефиле для Vogue и Glamour, боролся за права чернокожих, внедрялся в религиозные общины вроде «Черных мусульман» и уличные банды отморозков Гарлема.
Есть стереотип восприятия его работ как гуманистического глянца, а самого Паркса — как фотографа, удовлетворенного ролью чернокожего «посла», которого, в отличие от героев его репортажей, принял, обласкал и полюбил белый мир.
Скульптор Джакометти, затерянный среди своих тощих, как тени древних демонов, фигур, окруженный скульптурами-«мобилями» Александр Колдер, окидывающий надменным взглядом мастерскую, впавшая в лирическую задумчивость Ингрид Бергман на съемках фильма Роберто Росселлини «Стромболи» — эти работы не укладываются в образ неутомимого вещателя протестных лозунгов.
Однако не приходится сомневаться в том, что Паркс всю жизнь страдал от той же самой исторической травмы, которая кровоточит на каждой его фотографии. В своих работах он безупречно дозирует мелодраматическое, неявное, житейское и остросоциальное.
Паркс рассказывает об уязвимости, которой одни упиваются — как озлобленные гарлемские беспризорники, выставляя напоказ режущую глаз нищету, голод и агрессию, а другие по мере сил сопротивляются ей, как благодушные обыватели из его родного городка Форт-Скотт.
Перебравшись в Гарлем по заданию Life, Паркс становится своим и для тамошних бедняков, и для гангстеров из банд «Черных пантер». В снятых здесь сериях он вовлеченный в жизненный процесс наблюдатель, отказавшийся от отстраненного взгляда «человека с фотоаппаратом». Острейшее социальное напряжение рождают неброские, покрытые налетом повседневности снимки. Мама с дочерью в цветастых платьях и белых носочках чинно беседуют у входа в супермаркет, над дверью которого не сразу примечаешь надпись: «Вход для цветных».
При этом скандальность и гражданский пафос работ Паркса никогда не переливаются через край.
Герои Паркса не абстрактные чернокожие страдальцы и не дальние родственники бурлаков с картины Репина — выразителей абсолютного христианского мученичества. Вот семейство Фонтенель из Гарлема в офисе комитета по делам бедняков: один малыш задремал на коленях у склонившей голову набок матери, трое других детей с распухшими от голода лицами жмутся к отцу (позже из этих снимков вырастет документальный фильм Паркса «Семейный портрет»). На фоне этих снимков его кадры с модных показов и портреты знаменитостей выглядят лирическими отступлениями, ставшими частью фоторомана об отчуждении, в который выстроилась его ретроспектива.
