Цивилизация
«Юлия Цезаря» Кастеллуччи обычно играют в старинных музеях или парадных классических театрах — режиссеру важно прямое взаимодействие с историческим прошлым. В Москве для спектакля выбрали принципиально иное пространство — подземный коллектор. В подобных местах он не игрался еще ни разу и вряд будет сыгран снова.
Ромео Кастеллуччи — режиссер, способный на такие дерзкие и рискованные эксперименты, которых в мировом театре не делает больше никто. В последнем его спектакле, который показывали в Москве, — «Проекте J. О концепции лика Сына Божьего», например, лицо Иисуса сочилось экскрементами. В «Орфее и Эвридике» опера Глюка, которая исполнялась в театре, звучала в наушниках у реальной пребывающей в коме девушки, а ее изображение в прямом эфире проецировалось на экран.
В постановке по «Весне священной» Стравинского 40 механизмов танцевали и разбрасывали костную пыль.
Но эти резкие ходы и метафоры для Кастеллуччи не являются самоцелью. Каждый его спектакль — просто иллюстрация очередного важного для него тезиса о современном мире и человеке XXI века. Он мыслит не словами и образами, а концепциями.
В «Цезаре» Кастеллуччи рассуждает о человеческом голосе, его силе и слабости, а также — о гибели классического мира и всей мировой культуры. И гибель эта показана им через трансформации человеческой речи.
В этом спектакле многое зависит от пространства, в котором спектакль играется: здесь почти нет декораций — атмосфера рождается во взаимодействии с архитектурой здания.
Российский фестиваль Solo предложил Кастеллуччи показать спектакль в арт-галерее «Коллектор» — гигантском подземном сооружении для сбора воды на глубине 16 метров.
Бетонные стены с подтеками, железные крючья неизвестного назначения, уходящие ввысь толстые колонны и потрясающая акустика –
вряд ли в Москве можно найти место, более похожее на античный храм и укрепленный бункер одновременно.
«Юлий Цезарь» состоит из трех мини-моноспектаклей разных актеров. Первый из них — сцена, которой открывается трагедия: народные трибуны Флавий и Марулл впервые настраивают толпу против Цезаря.
Однако все персонажи постепенно сливаются в одного — актера Симоне Тони, который произносит реплики сразу за всех.
Впрочем, на самом деле не имеет никакого значения даже то, что он говорит. Главное — как.
Прежде чем начать говорить, актер засовывает себе в нос эндоскоп с видеокамерой. Зрители попадают внутрь его носоглотки и видят, как колеблется язычок нёба, рождается звук и формируется слово.
Внутри человеческого тела слова перестают восприниматься как речь.
Из изложения мыслей она превращается в физиологический процесс — вроде совокупления или испражнения. В первой части спектакля голос, таким образом, материализуется, обретает плоть и кровь — и одновременно полностью разлагается и утрачивает любое значение, кроме физического.
Во второй части на сцену выходит Цезарь — грозный старик в пурпурной тоге, которого на российском показе сыграл Александр Павельев. Он не произносит вообще ни слова — только жестикулирует.
От каждого его жеста в воздухе поднимается неистовый гул.
Цезарь у Кастеллуччи — властелин мира, громовержец, скорее скала, чем человек. «Я говорю, чего бояться должно, но сам я не боюсь — я вечно Цезарь!» — если бы он мог, то он наверняка произнес бы именно эти шекспировские строки.
Но немота его принципиальна: ведь в спектакле голос становится символом не силы, а слабости.
Слово изреченное есть ложь, лишь в слове написанном или невысказанном — правда.
Главные слова, в которых концентрируется смысл спектакля, — «Мене, Текел, Фарес», действительно не произносятся. «Мене — исчислил Бог царство твое и положил конец ему; Текел — ты взвешен на весах и найден очень легким; Фарес — разделено царство твое и дано Мидянам и Персам». Надпись, которая, по легенде, появилась на стене оскверненного библейским царем Валтасаром храма, Кастеллуччи пишет белыми буквами на боку живого коня. Конь с роковой надписью делает круг, проходит перед Цезарем — и «стирает» его своей волной. Заговорщики, окружившие императора, закутывают его в тогу, которая превращается в саван, и волочат за собой в зрительный зал.
Смерть Цезаря у Кастеллуччи — конец света. На смену герою-глыбе приходит больное, истерзанное, сплошь кровоточащее современное человечество.
На постаменте с надписью ARS — «Искусство» — Марк Антоний. Его играет итальянский поэт-песенник Далмацио Мазини — автор множества хитов 60-х и 70-х годов. Мазини пережил операцию по удалению гортани, у него нет голоса.
В спектакле он предстает без голосового аппарата — с зияющим маленьким отверстием на шее вместо рта.
В отличие от Цезаря он говорит, но услышать его невозможно.
После смерти Цезаря из мира уходит звук. Слово окончательно растворяется и безвозвратно теряет свои значения. Безголосый Антонио — голая рана, онемевший рот, кровавое пятно на месте убийства. После смерти тирана мир обездвижен, и вся жизнь уходит вместе с ним: одна за другой вспыхивают и взрываются маленькие лампочки, кружатся и замирают вентиляторы под ними. Дальше — тишина и темнота.
