Цивилизация
Французы не галантны.
Я с сожалением понимаю, что, несмотря на 6000 знаков, которые последуют за этой фразой, 95% читателей удержат в голове только ее. И будут думать, что французы не галантны, хотя я хочу сказать совсем другое.
Итак, еще раз: французы — я имею в виду 30-, 40-летних французов среднего класса, то есть тех, кто делает статистику, — не галантны. Конечно, это обобщение, из него есть масса исключений, и читатель (скорее даже читательница) наверняка знаком с куртуазнейшим молодым французом, будто сошедшим со страниц Кретьена де Труа... Правда, рискуя навлечь на себя обвинения в тенденциозности, предположу, что он принадлежит к «старой буржуазии» или в его семейной истории ключевое место занимает эмиграция 1917-го года.
Потому что в целом французы все-таки не галантны. В том смысле, что не бросятся открывать даме дверцу автомобиля, не накинут ей на плечи свой пиджак в прохладный вечер, не пропустят рефлекторно вперед, не привстанут, когда дама входит, а в ресторане не отодвинут стул, приглашая ее сесть. Они вообще могут сидеть, когда дама стоит. Они не будут бороться за право донести до дома все тяжелые сумки с продуктами.
И они — о да, об этом много раз говорено — не считают нужным платить за женщину в ресторане.
Это я обрисовала симптоматику. Но прежде чем вы поспешите с постановкой диагноза («Бескультурные неучи, не уважающие женщин!»), я все-таки выступлю с разъяснениями.
Как вы догадались, за первые три года плотного общения с французами у меня к ним оформился большой счет. Самое неудобное проявление куртуазного невежества лично для меня заключалось в том, что французы не приучены подливать даме вина за общим столом. А наша дама в смешанной компании, понятное дело, никогда не возьмется сама за бутылку, если у нее кончилось вино, — это же все равно что расписаться в алкоголизме.
Я жила на две страны и никуда не могла деться от фраппирующих сравнений. В смысле ухаживаний расстановка сил была явно не в пользу французов. Ведь наш мужчина, даже если он вдруг алкоголик и дома поколачивает жену, рефлекторно пропустит особу женского пола перед собой, возьмет на себя тяжкую магазинную ношу, случись ему выйти с благоверной в магазин. И совершенно точно не забудет подлить даме (даже им же побитой) спиртного.
Русский мужчина, даже плохонький, что уж говорить об образованном представителе среднего класса, вместе с тремя склонениями впитал в себя правила формального обращения с женщиной как с существом высшего порядка. Возможно, это не всегда очевидно для тех, кто живет с русскими мужчинами бок о бок, но едва поблизости появляется француз для сравнения, русский мужчина предстает камертоном галантности.
За следующие три года, что я жила во Франции, мне пришлось срочно пересмотреть систему координат, чтобы не сойти с ума. Социолог-любитель, я вывела для себя золотое правило обращения с раздражающими странностями иностранцев: надо правильно ставить вопросы.
Можно риторически вопрошать небо: «Ну почему французы не галантны?!», а можно поинтересоваться с холодноватым любопытством: «Почему общество посчитало нужным сохранить одни ритуалы и упразднить другие?»
И тогда поиск ответа может оказаться по-настоящему увлекательным погружением в историю и нравы…
Почему в обществе, где женщина привыкла останавливать на скаку лошадь и входить в горящую избу, культивируется образ хрупкой и беспомощной инопланетянки, а в обществе, чьи женщины за рубежом считаются образцом для подражания в смысле умения соблазнять и одеваться со вкусом, их не возносят на пьедестал?
В то же время, просто для сравнения, в обществе, известном своим радушием и гостеприимством, не принято здороваться с продавцом и улыбаться прохожим, а в обществе, чьих представителей часто обвиняют в снобизме и невоспитанности, наоборот, приветствие считается нормой. Это не хорошо и не плохо, как все в науке, это просто интересно: почему в эволюции общественной морали отмирает один атавизм и выживает другой.
Поколение французов, о котором речь, выросло под сильным влияние гошистских идей. В отличие от России, где большевикам не удалось вытравить из крестьянско-рабочей души пиетета перед аристократией, во Франции иметь голубую кровь было где-то даже неловко, а этому поколению особенно.
Их отцы свергли де Голля, последний оплот старой доброй Франции, и все, что к этой «старой-доброй» относилось, для них отдавало гнилостным душком.
Это поколение женщин, у которых декрет длится три месяца, и мужчин, которые поддерживают их в отказе от грудного вскармливания. Поколение, которое первым стало пожинать плоды почти настоящего равноправия. Поколение, где жены и матери больше не желали быть только элементом репродукции.
Мне бы не хотелось, чтобы вышесказанное показалось превознесением одного общества и принижением другого. Галантный мужчина при прочих равных выигрывает у негалантного. Грудное вскармливание при прочих равных полезней искусственного. Другое дело, что «прочие равные» встречаются только в лаборатории.
А в реальной жизни при общей куртуазности поведения мужчина может смотреть на женщину свысока и думать о ней как о неполноценном члене семьи, компании, общества.
В реальной жизни долгий декрет означает паузу в профессиональной реализации, последствия которой часто так и не преодолеваются.
Последние слова потонули в гуле возмущенных голосов, преимущественно женских… Ведь каждый из нас мнит себя исключением из стереотипов. И я в том числе. Но помещенная в инородную среду, я стала замечать, как стереотипы всплывают во мне, такой уникальной и неподражаемой, по всякому поводу. Даже бородинский хлеб я вдруг стала любить неистовой любовью, притом что хлеб не ем вообще. Что уж говорить о таких базовых вещах, как отношение мужчины к женщине и женщины к грудному вскармливанию…
Оказалось также, что многие из клише о французах — правда, но только несколько однобокая.
Стереотипизация удерживает симптомы, но отбрасывает причину, как ненужный балласт. Так представления одного народа о другом оказываются гербарием из высушенных бабочек и цветов, и юный натуралист, сталкиваясь со знакомым окрасом крыльев или лепестков, разражается криком радостного узнавания: «Да вот же, французы, как я и думала, не галантны!», не утруждая себя попыткой понять, что вообще для французов скрывается за словом «галантность» и как они претворяют это понятие в жизнь.
Рискну предположить, что там, где нам видится акт почитания, преклонения, им видится проявление заботы о слабой, несамостоятельной личности. Ведь они искренне не понимают, почему женщине неудобно заявлять о своих желаниях или просить о помощи. Она же для них тоже человек.
