За что в Советском Союзе обожали шахматистов

Шахматы сегодня — игра поважнее, чем футбол. В стране, где шахматы долгое время были национальной игрой, появился новый герой — и мы, разумеется, очень за него болеем.

Пожалуй, в последний раз такое с нами было в 1985 году, когда за звание чемпиона мира боролись Анатолий Карпов и Гарри Каспаров — два «К», как это часто бывает в шахматах.

Впрочем, тогда, в самом начале перестройки, это была борьба не просто шахматистов, но идеологий, в которой пользовавшийся поддержкой государства Карпов олицетворял косность и конформизм, а Каспаров символизировал свежий ветер перемен и радостное предвкушение слома системы. Гарри Каспаров победил — и это выглядело почти как победа демократии.

Сегодняшний ажиотаж отсылает к тому времени, когда шахматисты наравне с физиками и лириками задавали стилистические ориентиры.

Первым пропагандистом шахмат и, в общем-то, человеком, благодаря которому они стали считаться пролетарским видом спорта, был Александр Федорович Ильин-Женевский — видный деятель большевистской партии, дипломат и увлеченный шахматист: в 1920 году он, будучи комиссаром Центрального управления Всевобуча, организовал в Москве Всероссийскую шахматную олимпиаду, которая стала первым чемпионатом Советской России. На олимпиаде тогда победил Александр Алехин — он стал первым чемпионом Советской России, а на следующий год уехал во Францию.

Шахматы были взяты под опеку советского правительства.

Популярность игры в Советской России, а затем и в Советском Союзе действительно феноменальна. «Шахматная горячка» (так назывался немой фильм 1925 года о любви героев к шахматам, в котором снялся весьма импозантный Хосе Рауль Капабланка) мистическим образом охватила жителей Советского Союза еще до войны, но первый советский чемпион мира по шахматам появился уже после.

В 1948 году Михаил Ботвинник стал победителем матч-турнира: с этого момента Советский Союз стал крупной шахматной державой, и единственным, кто на несколько лет нарушил этот порядок, оказался гениальный американец Бобби Фишер (чемпион мира с 1972 по 1975 год), которого так никто никогда и не обыграл.

Советские люди следили за ходом шахматных турниров по радио, трансляции вел знаменитый футбольный комментатор Вадим Синявский. Записывались в шахматные кружки и секции, играли в шахматы на бульварах, в НИИ, в школах и на заводах. «В 1958 году я пошел записываться в шахматную секцию в Дом юных пионеров. Я представлял себе, что там будет небольшая комната. Черта с два! Огромный зал — и все играют в шахматы, — рассказывает один из любителей шахмат из Москвы. — В 1960 году матч Ботвинник – Таль проходил в Театре имени Пушкина на Тверском бульваре. Попасть на партию было трудно, но можно, если достать билеты. Но на бульваре выставлялась демонстрационная доска, и весь бульвар был заполнен народом».

Это еще одна особенность отношения к шахматам в Советском Союзе — в Москве матчи на первенство мира, а с 1951 по 1969 год они проходили только здесь, проводились в больших залах.

На шахматных турнирах, как и на катках, люди знакомились, влюблялись, создавали семьи. Шахматист был ролевой моделью для советского студента, инженера или моряка-подводника.

Думая о шахматистах, мы обычно воображаем себе людей не от мира сего — небрежно одетых, всклокоченных, с огоньком безумия в глазах, этаких набоковских «лужиных». Такие были. Но все-таки шахматисты — люди публичные, так что они не могли позволить себе доходить до крайности. Небрежность допускалась, но в известных пределах.

Примером может служить Михаил Таль, который, по воспоминаниям его первой жены Салли Ландау, даже ее считал шахматной фигурой, которую «нельзя разменивать».

Не выпускавший изо рта сигарету, страдавший болями в почках, равнодушный, особенно к преклонному возрасту, к одежде, он блистал необычайным остроумием — женщины были от него без ума, и он от них тоже, хотя это совсем другая история.

Однажды во время олимпиады на Кубе в 1966 году Таль пострадал от своего обаяния: как вспоминает Виктор Корчной в своей книге «Шахматы без пощады», вместе с Михаилом Талем перед началом игр они сбежали из гостиницы «Гавана Либре» в ночной бар, где Таль пригласил потанцевать молодую кубинку — и прямо во время танца получил бутылкой по голове от местного ревнивца. Окровавленного Таля отвезли в больницу, наутро он и Корчной получили строгий выговор, но на самой олимпиаде шахматист показал лучший результат: 9,5 из 11.

Тремя годами раньше, в 1963 году, в Гаване Виктор Корчной и сам проявил главное качество своего характера — принципиальность, из-за которой он превратился со временем в шахматного диссидента, врага Советского Союза вообще и Анатолия Карпова в частности.

Участвуя в турнире, он несколько раз встречался за шахматной доской с Эрнесто Че Геварой, большим любителем шахмат, хотя и довольно слабым игроком.

Корчного просили сделать ничью с кубинским революционером, но тот не смог. «Он понятия не имеет о каталонском начале», — комментировал Виктор Корчной игру Че Гевары.

Шахматисты могут иногда казаться помешанными. Та же Салли Ландау вспоминает в своих мемуарах, как в 1963 году во время турнира на Кюрасао Михаил Таль утром уговорил ее пойти поплавать в бассейне отеля, пообещал присоединиться позже — и исчез. Его не было весь день, советская делегация, включая «искусствоведа в штатском», была в панике, случиться могло все что угодно — гроссмейстер отличался слабым здоровьем. Все выяснилось, когда незадолго до полуночи открылась дверь пресс-центра и оттуда вышли два человека с безумными глазами — Бобби Фишер и Михаил Таль. Как выяснилось, Фишер уговорил советского шахматиста втайне от всех поблицевать.

Вообще-то советский шахматист был государственным служащим, а значит, не имел права позорить страну. Среди чемпионов мира по шахматам были совсем разные люди. Михаил Ботвинник — суровый, жесткий, игравший каждую партию как последнюю в жизни. Василий Смыслов — он готов был сделать карьеру оперного певца, однако не вошел в труппу Большого театра и сделал выбор в пользу шахмат.

Тигран Петросян — осторожный, аккуратный и в жизни, и в игре.

Борис Спасский — человек артистичный, он, по воспоминаниям любителей шахмат, во время партий прогуливался по сцене, театрально закидывая голову и прижимая руку ко лбу.

Когда по отношению к шахматисту произносится слово «стиль», обычно рассуждают о стиле игры, хотя имеет смысл говорить и о стиле жизни в целом.

Самыми стильными советскими шахматистами были не гениальные Таль или Каспаров.

Первое место с точки зрения стиля, если бы это нужно было делать, мы отдали бы Паулю Кересу — выдающемуся эстонскому шахматисту, начавшему участвовать в турнирах еще в 30-е, но, увы, всегда остававшемуся в числе претендентов на звание чемпиона. «Он обращал на себя внимание правильными красивыми чертами лица, элегантной осанкой; он был полон внутреннего обаяния, — пишет в книге «Воспоминания шахматиста» Александр Кобленц, выдающийся шахматист, журналист и тренер Михаила Таля. — Уже с первого взгляда в этом юноше угадывался характер кристально честного, порядочного человека».

Советский шахматист был ролевой моделью: возможно, нынешний ажиотаж вокруг матча Карякин – Карлсен — свидетельство того, что нам нужен человек, которым мы сможем гордиться. В футболистах мы уже разочаровались — теперь на сцену выходит интеллектуальный, полный достоинства герой. Выглажена ли его рубашка, не так уж и важно.