Владимир Путин еще не вступил в должность на второй срок, а административная реформа уже марширует по России. Не успев перестроить правительство, объявили на выход силовиков. Подошла, значит, и их очередь сокращать руководство и менять вывески. В стране идет антизаместительская кампания.

Министерство обороны — оно же армия — успешно реформировано еще в предыдущей четырехлетке. Так что министр с чистой душой признался, что рядовой состав уже радикально сокращен и что ни одного штыка он больше не отдаст. Нереформированный Минюст готов по известной схеме переподчинить себе службу судебных приставов. Центральный же проект силовой реформы, начерченный Дмитрием Козаком, в идеале предполагает расчленение МВД на федеральную криминальную полицию и муниципальную милицию, отвечающую за общественный порядок на улицах городов. С формированием президентской Национальной гвардии и якобы даже выделением следственных функций прокуратуры, МВД и ФСБ в единый орган.

Первое поражение Дмитрия Козака в борьбе за самостоятельный орган следствия пришлось на романтическую эпоху начала судебной реформы и казалось тем более досадным. Сегодня, в эпоху прорывов по всему фронту, с реформой никто уже не связывает особых ожиданий . Потому что теперь всем уже, в общем, ясно, что проблема не в том, кому — суду или прокуратуре — принадлежит право штамповать постановления об аресте. Мы уже оценили общественную полезность обеих схем.

Проблема — в самой непоколебленной презумпции всевластия государства, которое на бытовой или финальной стадии обеспечивают лицензированные труженики рынка госрепрессий — суд, прокуратура и органы правопорядка.

По меткому определению Сергея Щадрина, шефа Службы общественной безопасности МВД, «все-таки милиция — это орган принуждения, изначально для этого созданный». Не институт охраны общественного покоя и защиты гражданских прав, а, прежде всего, отряд государственных надсмотрщиков. Принуждение может быть более или менее жестким, но суть от этого не меняется: мы на этой, а они на той стороне. В России до сих пор граница между властью и ее подданными проходит через участок и охраняет ее постовой патруль.

Ведь беззаконие и насилие, по которым живет милиция, — это не случайное и неприятное ее свойство, а несущая конструкция порядка, разделяющего государство на власть и обычных граждан.

Порядка, построенного не на гражданском представительстве и доверительном делегировании властных функций, а на взаимном признании феодальных прав государственной бюрократии. Страх перед милицией является составной частью общей несвободы и входит в пакет поставляемых населению обязательных госуслуг. Представьте себе на секунду добродетельных и заботливых полицейских в нашей сегодняшней реальности показательных процессов, вранья, коррупции и цензуры. Это нонсенс, театр абсурда, больная фантазия расколотой патерналистской картины мира.

~ Не бывает рутинных реформ основных функций государства. Это вам не марки клеить на конверты. Ревизию идеологии репрессивной законности нельзя провести указанием представить к такому-то числу предложения по профильному министерству. Такая реформа станет либо плановой отладкой рычагов правоохранительной машины, либо очередным показательным мероприятием в постановке про эффективность государства: вот, дескать, посмотрите — власть работает.

Сергей Щадрин констатирует, что в российских магазинах не укореняются общедоступные кнопки связи с милицией, распространенные в Европе, поскольку у большинства граждан есть психологическое предубеждение против сотрудничества с органами. Предубеждение, происходящее из традиции взаимоотношений с нелюбимой советской властью и основанное на представлении о беспомощности перед армией функционеров репрессивного миропорядка: не хочешь сотрудничать — заставят. Общественное мнение и сегодня вряд ли поставит под сомнение этот тезис, бликующий очками замгенпрокурора Колесникова в размеренном пожевывании очередной силовой реформы.